В непростых условиях Гражданской войны конфискованный кокаин могли употреблять работники комендатур, солдаты и матросы. Он являлся мощным тонизирующим средством. Показательна реакция героя Гражданской войны, хозяйственного директора махорочного треста из повести «Гадюка» А.Н. Толстого на статью в стенгазете: «На карикатуре его изобразили со стаканом чая между двумя трещащими телефонами. Острота заключалась в том, что он в служебные часы любит попивать чай в ущерб деятельности…
— Больно укусить побоялись, а тявкнули — по-лакейски… Ну что же, что чай… В девятнадцатом году я спирт пил с кокаином, чтобы не спать…»
[376].
У И. Бунина в дневниках под общим названием «Окаянные дни» встречаем следующее: «Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга (в Одессу. — Авт.), совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия»
[377]. Для писателя все это — и пьянство, и кокаин, и немотивированная жестокость — стали составляющими образа безумной революции.
Историк П.А. Васильев, ссылаясь на работы Р.Я. Голант, приходит к заключению, что, после того как хаотическая романтика революции постепенно уступила место более тихому и размеренному функционированию налаженного государственного механизма, далеко не все были готовы перейти на чай. У кого-то могло возникнуть «желание уйти от действительности, сделать жизнь ярче, интересней». Таким образом, наркотические средства в какой-то степени возвращали азарт, заменили революцию
[378].
Популярность кокаина была связана и с легкостью его употребления. Если, например, курение опиума являлось не только длительным процессом, но и требовало специального курительного набора, морфия — хотя бы умения делать укол, то для кокаина не нужно было даже этого.
Доктор Р.Я. Голант, ведя статистику больных, установила, что «кокаинисты — это, в большинстве, „безработные“, лица без определенных занятий, судившиеся и т. д. Бывали случаи, когда в клинику приходили кокаинисты, продавшие последнюю рубашку. Дальше идти было некуда, покупать кокаин не на что, — отправлялись в больницу. Лечить их очень трудно, так как нет гарантии на полное излечение»
[379].
По ряду причин кокаин был особенно востребован среди беспризорников и проституток. Первые ценили его за свойство создавать иллюзию сытости, что незаменимо в условиях голода. У его потребителя на время вырабатывалась «нечувствительность к холоду, голоду и другим житейским невзгодам»
[380]. Большинство беспризорников воровали, за что их часто ловили и били. Кокаин помогал не чувствовать боль от ударов.
Детей-кокаинистов можно было наблюдать в ночлежных домах. Вот один из них: «Мальчик лет 13–14, легко возбудимый, легко свирепеет, бросает в собеседника чем попало, часто дерется доской, которая служит изголовьем кровати в ночлежке. Очень болезнен с виду, кокаинист, отчаянный картежник»
[381]. Другая история — про домашнего мальчика, который умудрился сбежать из дома и сошелся с беспризорниками, которые угощали его кокаином: «Через неделю едва не потерявшей от горя рассудок мамаше позвонили из отделения милиции и предложили забрать заблудившееся чадо. Каково же было ее удивление, когда она вместо любимого бутуза в вязаных чулочках увидела странное существо в лохмотьях, с лихорадочным блеском в глазах и нездоровым румянцем на впалых щеках. Ее Мишутка похудел за неделю настолько, что родная мать с трудом узнала потеряшку. Оказалось, „ребята из подвала“ угощали его белым порошком, от которого „не хотелось ни есть, ни спать, а хотелось только веселиться“. Кокаина в нэпманской России хватало всем, и частенько торговали им несовершеннолетние обитатели трущоб»
[382].
В 1926 г. в Москве Кабинетом по изучению личности и преступности Мосздравотдела выпущен сборник «Преступление и преступность». В нем есть отдельная глава, посвященная кокаинизму. Его автор, врач А.М. Рапопорт, исследовал 40 случаев кокаинизма. Мотивы «симуляторов» (как называли привычных кокаинистов), побудившие их нюхать белый порошок, были весьма разнообразны: идеологическая пустота, стремление «все испытать», «взвинтиться» для решительной минуты и просто легкомысленное «люди нюхают, дай попробую», «для компании», «воровать веселее», «когда нюхаешь, женщина не нужна» и т. д. Автор приходит к заключению, что «инфекционная сила кокаина лежит в его эйфорическом действии, в возможности посредством кокаина устранить дисгармонию между ритмом психической и внешней деятельности человека»
[383].
В Петрограде-Ленинграде в первой половине 1920-х гг. детей-наркоманов наблюдали слушатели Педагогического института социального воспитания и изучения нормального и дефективного ребенка В.М. Бехтерева. Показательно, что эта практическая работа началась по инициативе самих студентов. В 1922–1923 гг. работала добровольческая детская инспекция — дружина по борьбе с детской беспризорностью, которая объединила усилия 66 слушателей института. Кроме детской наркомании она стремилась бороться с незаконной эксплуатацией детского труда, детской проституцией, владельцами кинематографов, демонстрирующими детям не подобающие возрасту кинофильмы. Е.А. Долгова и Д.А. Хивинова, исследовавшие деятельность инспекции, приводят сохранившиеся в архивах страшные картины ночлежных и притонных мест: «Лиговка. Около Ник<олаевской> ж<елезной> д<ороги> — притонная чайная „Наша деревня“, отправлена в приемный пункт девочка 17 лет, взята из рук пьяного гр<ажданина> из Шлиссельбурга, отравлена кокаином, простужена, упорно скрывает свой возраст и адрес <…> Заброшенный пустой, полуразваленный дом, масса тряпья, постель, живет три человека — 12–14 и 15 лет — от вас не „ухряю“, а оттуда — надо понимать, из „приемника“ — был неоднократно, все равно „ухряю“, и действительно, на четвертый день спустились с третьего этажа по трубе, приемный пункт на Конюшенной, 1». В результате действий инспекции спасли около 250–260 детей
[384].
