Неспокойно могло быть и в гинекологическом отделении больницы в память 25 Октября. Там произошел вопиющий случай: в больницу поместили серьезно больную гражданку Серебряную. Ее появление в палате вызвало бурное негодование двух больных — Прасковьи Ивановой, студентки педагогического рабфака, и Лидии Бохон-Копейкиной только потому, что вновь положенная — еврейка. Иванова и Бохон стали над ней издеваться и пугать
[445].
Самым распространенным «больничным» хулиганством было распитие больными спиртного. «Сад при больнице в память Жертв революции (Мариинская больница на Литейном пр.) являлся для пациентов прекрасным местом для культурного отдыха на свежем воздухе. В один из августовских дней при уборке сада в кустах нашли 40 бутылок из-под водки, набросанных больными, а накануне застали в саду за распитием водки больных легочного отделения — Церсина, Архипова и пришедшего навестить их гр. Баранова»
[446].
Таким образом, хулиганство не было сосредоточено в отдельных локусах городского пространства, но существовало везде, досаждая обывателям и днем и ночью.
«Переулками с буржуазной улицы проникает к нам смердящая муть»
При всем развитии хулиганства в пространстве города на Неве стоит отметить, что подчас власть сознательно сгущала краски, вылавливая поводы для начала очередной кампании по борьбе с ним. Распространение хулиганства официальная пропаганда связывала с так называемыми «новыми рабочими» — выходцами из деревни, ведь хулиганство и драки в начале ХХ в. были типичной формой свободного времяпрепровождения сельской молодежи
[447]. А в начале 1930-х гг. власть увидела в девиантном досуге уже и политическую угрозу. Как писал А.Г. Каган, «после досуга культурного рабочий становится к станку отдохнувшим, окрепшим и вполне способным к большому трудовому напряжению. Сознательный, здоровый, крепкий ударник. В противном же случае рабочий является в цех расслабленным, не способным не только к скорым темпам работы, но и к обычным. Не ударник — балласт, плохо работающий сам, мешающий работать и другим»
[448].
Между тем, многие исследователи отмечают связь девиантного досуга с процессами индустриализации и культурной революции
[449]. Пьянство, хулиганство, демонстративное безделье в этом контексте могут восприниматься как форма социального протеста, особенно в условиях напряженного режима труда и общих обстоятельств «бедного общества» эпохи нэпа и первой пятилетки.
Первой по-настоящему общегосударственной кампанией по борьбе с хулиганскими преступлениями стало известное «Чубаровское дело», поводом к которому стало совершенное в Ленинграде в 1926 г. кошмарное преступление.
21 августа в саду «Сан-Галли», к тому моменту переименованному в «Кооператор», в районе отходящего от Лиговского проспекта Чубарова переулка (ныне — Транспортный пер.) группа из более чем 20 человек изнасиловала девушку-рабфаковку, 20-летнюю Любу Белову. За отказ ответить на предложение одного из лидеров шайки Павла Кочергина (позже преступники оправдывались тем, что приняли ее за проститутку) ее сначала избили, а потом насиловали в течение шести часов. При этом даже организовали сбор денег за удовольствие со стороны вновь подходивших страждущих. Попутно девушку, которая до этого была девственницей, заразили рядом венерических заболеваний. Под утро она с помощью случайного прохожего смогла дойти до отделения милиции и все рассказала. Преступников задержали. На скамье подсудимых оказалось 27 человек, с двоих из которых обвинения потом были сняты.
Власть и общественность шокировало не только изуверство преступников, но и то, что большинство участников банды были теми, кто должен являться цветом нового советского общество — рабочие, дети рабочих, почти половина комсомольцы или кандидаты в члены партии. Криминологический кабинет Ленинградского губсуда обратился к анкетному изучению 25 человек, привлеченных по делу: «12 из них — в возрасте от 21 до 24 лет, 5 — от 19 до 20. По национальности, кроме одного поляка, все русские, родом из деревни тоже был лишь один, остальные — коренные ленинградцы. Все они трудящиеся (24 — рабочие, 1 — служащий) и дети трудящихся. Только трое не имели определенной специальности и работали в качестве чернорабочих, 12 квалифицированные слесари. Заработок, по рабочим меркам, у них тоже был в основном достойным — от 51 до 100 руб. у 11, более 101 руб. у семерых. Пятеро женаты, но только у одного были дети. При этом в одиночестве жил только один, тогда как в семьях из 4–7 человек — 23. У более чем половины до сих пор были живы родители, у восьми уже умер отец; 16 сообщили, что их воспитывала мать, и 18, что материальное положение семьи в детстве было достаточным. Хуже обстояло с грамотностью родителей — оба грамотными были только у 9 человек, только отец — у 15 человек. В детстве 19 человек проводили время на улице и во дворе. Проводившие обследование обратили внимание на то, что семеро преступников имели на теле татуировки, что связали с дурными примерами, почерпнутыми в детстве на улице. Более двух третей подвергалось в детстве телесным наказаниям, 14 человек обучалось в школе 3–4 года, 9–5–7 лет. Клубы посещали 19 человек, кино — 24, предпочитая «трюковые» и исторические. 15 человек были беспартийными, 2 — кандидаты в члены ВКП(б), 8 — комсомольцы. 11 человек сообщило, что первое половое сношение имело с проституткой, 17 начали потреблять алкоголь в возрасте 18–20 лет, пятеро — 15–17 лет. Описывая свое состояние в нетрезвом виде как спокойное — 19 человек, что явно контрастировало с их поступком. Ранее судимые шесть человек, двое — за хулиганство. При этом, задавая вопрос „Что же такое хулиганство?“, опрашивающие получали следующие ответы: „Хулиган не удержит самого себя“, „хулиган хуже вора — всем наносит вред“, „хулиганство — неуважение к обществу“, „сейчас всякий может быть хулиганом — всякий пьяный может толкнуть“, „выбить стекло — хулиганство“, „наше дело тоже хулиганство“, „хулиганить — приставать ко всем“, „ломать, драться“, „ни за что ударить“. Интересно, что большинство считало лучшим способом борьбы с этим злом тюремные сроки, и только трое заявило, что хулиганов „надо просвещать“»
[450].
