Чубаровцы своим преступлением дискредитировали всю культурную политику большевиков, стали символом несостоятельности большевиков организовать просвещение молодежи. Реакция власти поэтому была особенно жесткой, процесс стал показательным. Судили их не по статье о хулиганстве, предусматривавшей не соответствующее их преступлению мягкое наказание, и даже не за групповое изнасилование, а за бандитизм, и 7 человек приговорили к смертной казни
[451].
В начавшейся в связи с делом пропагандистской кампании власть пыталась показать чубаровцев паршивыми овцами в стаде, вставшими на путь преступления под влиянием нэпа, мелкобуржуазной культуры, «есенинщины» и пр. Вот как, в частности, писал о них будущий главный редактор «Комсомольской правды» И.Т. Бобрышев: «Мы идем широкой пролетарской улицей. Этой улицей рабочий класс ведет к социализму Советскую страну. Пусть не гладка социалистическая улица, пусть много на ней ям и рытвин — не торцами она устлана, путь по ней труден, тяжел. Пусть не всегда пряма наша улица, но мы знаем, зачем по ней идем, знаем, куда, идя ею, придем. <…> С буржуазной улицы на нашу — не один переулок. Не в наши переулки и не в наши тупики попадают некоторые из идущих по пролетарской улице. Переулками с буржуазной улицы проникает к нам смердящая муть. <..> Именно Чубаров переулок представляет яркий пример проникновения с буржуазной улицы разложения, гнили. Чубаров переулок является как бы филиалом Невского проспекта, этой в старое время фешенебельной и насквозь проституированной буржуазной улицы, а теперь вобравшей в себя всю нэпманскую накипь большого города. Так называемая „великосветская“ муть переливалась в рядом расположенный Чубаров переулок. Она, а позднее нэпманская накипь, отхлестывала чубаровцев от заводского коллектива, разлагала их, деклассировала. <…> Посмотрите показания чубаровских насильников. Чуть ли не с малых лет их жизненный круг начинался водкой и проституткой и ими же заканчивался. За этим кругом был завод, у некоторых даже комсомол, но это все за кругом, это — постороннее, это — с пролетарской улицы, и оно преодолевалось тем, что грязным потоком лилось с улицы буржуазной. <…> „Повели бабу“, т. е. группой пошли насиловать женщину, — эта фраза и эта гнусность, являвшаяся прямо-таки заурядным, бытовым чубаровским явлением, мало кого удивлявшая (не то что возмущавшая), является чубаровским отражением отношения к женщине на буржуазном Невском. Если Невскому более свойственно отношение к женщине как к хрупкой, дорогой вещи, то Чубаров переулок к ней относится как к грубой, но тоже вещи. Разницы, по существу, никакой нет. И там и здесь одно: женщина — вещь»
[452]. Также в столь обличительном тексте находилось место указанию на разлагающее влияние таких книг, как «Собачий переулок» Л.И. Гумилевского, «Луна с правой стороны» С.И. Малашкина и «Без черемухи» П.С. Романова.
Психиатр Я.П. Бугайский видел причину распространенности недостойного поведения в отношении к девушке также во влиянии литературы, и прежде всего творчества Сергея Есенина: «Целый ряд поэтов отозвался на смерть Есенина. Некоторые из них в поступках поэта, вся жизнь которого, без сомнения, символизирует современное хулиганство, видят „удаль до безбрежий“ (К. Алтайский «Есенин»); В. Звягинцева («Есенину») не знает никого — „чья молодость звончей твоей звенела“, П. Орешин в поведении поэта видит „удаль разудалых лет“ («Сергей Есенин»).
И отношение к женщине, как оно проявляется у хулигана, проникло и в литературу. Хулиганское „лапание“ поэтизируется.
Для хулигана, — поэт он или нет, — женщина — не человек»
[453].
Критики власти относились к подобным объяснениям более чем скептически. Н.П. Полетика в своих воспоминаниях описывал суд над чубаровцами совсем иначе: «Чубаровский процесс был знаменателен тем, что показал полное отсутствие у молодежи представлений о культуре, морали, товариществе. К тому же прокурор, выступавший на процессе, М. Рафаил (в 1926 г. он заменил Сафарова на должности главного редактора «Ленинградской правды» после разгрома зиновьевцев), проявил необыкновенную глупость. Он обвинял подсудимых, парней 18–20 лет, в том, что они попали под влияние буржуазной морали, начитавшись иностранных буржуазных газет. Но подсудимые были малограмотными. Они не читали не только иностранных газет, которых им было не достать, но и советских газет. Они имели самое смутное представление о советской власти, о задачах комсомола и т. д. Падение уровня образования, культуры и морали за 5–6 лет советской власти выявилось на Чубаровском процессе очень ясно»
[454].
Именно Чубаровское дело подтолкнуло власть к ужесточению наказания за хулиганство. Если УК РСФСР 1922 г. наказывал озорные, бесцельные, сопряженные с явным проявлением неуважения к отдельным гражданам или обществу в целом действия принудительными работами или лишением свободы на срок до одного года (ст. 176), то ст. 74 УК РСФСР 1926 г. гласила: «Хулиганство, т. е. озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу, действия, совершенное в первый раз, — лишение свободы на срок до трех месяцев, если до возбуждения уголовного преследования на совершившего указанные действия не было наложено административного взыскания.
Если означенные действия заключались в буйстве или бесчинстве, или совершены повторно, или упорно не прекращались, несмотря на предупреждение органов, охраняющих общественный порядок, или же по своему содержанию отличались исключительным цинизмом или дерзостью, — лишение свободы на срок до двух лет».
Другой общегосударственной антихулиганской кампанией стал поход против «быковщины», родиной которой также стал Ленинград. 3 ноября 1928 г. рабочий рантовозатяжного отделения обувной фабрики «Скороход» Быков, бракодел, прогульщик и грубиян, в отместку за сделанное замечание застрелил мастера Степанкова «из хулиганских побуждений». С учетом слабости трудовой дисциплины и распространенности конфликтов между рабочими и мастерами этот случай, так же, как и «чубаровщину», решили сделать показательным. Основную причину конфликтов видели в неверном взгляде некоторых отсталых рабочих на мастеров, приравнение их к угнетателям-мастерам с капиталистических предприятий
[455].
Еще за несколько месяцев до «быковщины» на ленинградских предприятиях началась кампания борьбы против хулиганства, выражавшегося в различного рода грубых шутках, способных привести к порче станков и другого имущества или травмам. Подобные шутки и сейчас являются частью заводской культуры и представляют форму развлечения, отдыха до и после трудового дня или непосредственно в рабочее время.
