С трудом сглотнув, она повернулась к Девлину. Если он считал, что шторы из бусин – это по-детски, то хорошо, что он не увидит светящиеся в темноте звезды у нее на потолке. Она открыла рот, но поняла, что совершенно не знает, что сказать.
Он даже не вошел в квартиру, застыв на пороге, словно железная решетка. Он стоял так, будто не мог заставить себя сделать еще хоть шаг, и все еще смотрел на занавески из бисера.
На какое-то мгновение Рози позволила себе очароваться: ну, знаете, когда вас гипнотизирует чья-то красота или чей-то член, и вы закрываете глаза на все недостатки этого человека. Именно это она и сделала. Всего на несколько секунд она позволила себе проигнорировать тот факт, что мужчина совершенно ее не помнит и пялится на бисерные занавески, будто они – преступление против человечества, и просто окунулась в его недвусмысленную притягательность.
Девлин был одет так же, как и за день до этого: в белую хлопковую рубашку с мелкими пуговицами, аккуратно заправленную в лиловато-серые брюки. Его туфли были так начищены, что Рози могла бы, наверное, разглядеть в них свое отражение. У де Винсентов была хорошая наследственность, и она отлично проявилась в Девлине. С его высокими скулами и сильной линией подбородка, он обладал лицом, которое она хотела бы запечатлеть, просто чтобы увековечить в памяти эти углы и плоскости.
Волосы его были идеально уложены, и у Рози возникло дикое желание запустить в них пальцы и взъерошить. К сожалению, даже при всей его привлекательности и при том, что она очевидно запала на него, Девлин, судя по всему, был первоклассным сукиным сыном из того класса богатых и привилегированных сукиных детей, которые относились ко всему миру как к устрицам на своей тарелке.
Она сложила руки на груди.
– У вас и правда проблемы с занавесками из бусин, да?
Отвечая, он даже не взглянул на нее.
– А у кого нет? Это занавески из бусин.
Никогда за тридцать три года жизни на этой планете Рози не встречала никого, кто так оскорблялся бы занавесками из бусин. А она за свою жизнь повидала много странностей. Однажды она видела, как книга сама собой слетела с полки. Она видела, как мертвец поднял руку: посмертный спазм, но страшно было до чертиков. Дважды она видела полнотелого призрака, который до сих пор занимал топовую строчку в списке удивительных вещей, свидетелем которых она стала. Всего лишь прошлым вечером незнакомец прорвался в ее спиритический сеанс: незнакомец, который мог быть отцом этого мужчины. И она видела кучу странностей на заполненных народом узких улиц Французского Квартала ежедневно, ежечасно и постоянно.
Но некто, кто оскорбляется занавесками из бусин? Подобное она видела впервые.
Боже, это утро… Последние двадцать четыре часа… Были полностью ненормальными.
– Они хоть из настоящего дерева? – спросил он.
Вздохнув, она изогнула бровь.
– Да, они сделаны из ДСП, и да, я купила их в местном Волмарте.
Девлин так и не повернул головы в ее сторону, но его взгляд скользнул к ней.
– ДСП – это не настоящее дерево.
– Разве его делают не из древесной стружки? А насколько я помню, древесная стружка – это дерево.
– Там еще есть опилки и синтетическая смола, – ответил он.
– И что?
– Это не настоящее дерево.
– Ну и пусть.
– Ну и пусть?
– Да, ну и пусть, – повторила она.
Теперь он наконец повернулся к ней, стоящей за кофейным столиком.
– Нельзя отмахиваться от того факта, что ДСП – это не настоящее дерево.
Рози тихо рассмеялась.
– Поверить не могу, что вы до сих пор говорите о ДСП.
По его лицу мелькнул проблеск удивления.
– А я поверить не могу, что вы считаете ДСП настоящим деревом.
Когда она развернулась и пошла к дивану, у нее вырвался еще один смешок.
– Вы все еще говорите о ДСП.
– Вовсе нет.
– Нет, да. – Она плюхнулась на подушку дивана – наверное, единственный предмет в квартире, который хоть чего-то стоит, – и взяла кружку, надеясь, что кофе не успел остыть. – Эти занавески из бусин ужасно чудесные, из ДСП они или нет. Так что не говорите ерунды о моих суперкрутых шторах из бусин.
– Это шторы из бусин, – сказал он так, как будто указывал на огромного таракана у нее на стене.
Этот мужчина испытывал ее доброту и терпение как никто другой.
– В детстве вас обидели занавески из бусин? – Она закинула ноги на кофейных столик, скрестив лодыжки. – Они не хотели дружить с вами или что-нибудь в этом роде?
Взгляд его стал жестче. Все его лицо, казалось, стало жестче.
– Занавески из бусин – это неодушевленные предметы, не способные ни обидеть человека, ни дружить с ним. Простой двери тут было бы достаточно, разве нет?
Ухмыльнувшись, она еще глотнула кофе.
– Достаточно? Представляю себе.
Его ноздри затрепетали.
– Слушайте, я не из тех, кого задевают занавески из бусин, так что прошу прощения за искренний интерес. Может, вас ударила такая занавеска? Эти штуки могут больно бить.
– Уверен в вашем искреннем интересе.
– Точняк, – пробормотала она.
Он подошел к ней медленным, выверенным шагом.
– И как часто вас били занавески из бусин?
Она фыркнула.
– Чаще, чем я готова признать.
В его глазах цвета морской волны появился странный огонек, как будто это его заинтересовало.
– Почему бы вам просто не поставить дверь? Это предполагает большую приватность.
– Почему бы вам не выйти в дверь прямо за вами? – парировала она.
Странное выражение в его глазах разгорелось сильнее.
– Вы только что велели мне уйти?
– Уверена, так оно и прозвучало.
Он пристально смотрел на нее, прошла долгая минута.
– Знаете, нормальный хозяин предложил бы гостям выпить.
Ее хватка на кружке окаменела.
– Насколько я помню, вы тут не гость.
– А почему вы так считаете?
– Ну, в основном потому, что я чертовски уверена, что не приглашала вас к себе домой, чтобы вы изгалялись над моими занавесками из бусин.
– Если я правильно помню – а я помню, – вы открыли дверь и впустили меня.
Она выдержала его взгляд.
– Ваши воспоминания ошибочны. Я впустила вашего брата. Вы сами вошли за ним, а затем продолжили тем, что начали издеваться над дизайном моей квартиры.
Девлин рассмеялся: издал глубокий, хриплый смешок, который, казалось, удивил его самого, потому что мужчина тут же замолчал. Смех не удивил ее. К ее раздражению, он породил теплый крошечный комок внизу ее живота. Ей понравился его смех, пусть он и прозвучал резко.
