Слезы застилали глаза, грозя задушить ее, когда она обошла скамейку. Сердце не остановилось в груди, но было такое чувство, что его пропустили через соковыжималку.
Это был он.
И так она поняла, что спит.
– Йен, – прошептала она, садясь на скамейку рядом с ним.
Он не смотрел на нее, но вглядывался в яркий луг.
– Розалин.
Ее дыхание стиснуло узлом чистых эмоций. Его голос. О, боже, это был его голос.
– Это… это сон.
Йен улыбнулся, и словно теплый ветерок прокатился по лугу, всколыхнув кипенно-белые пионы.
– Сон ли?
Она снова вздохнула, и вздох кончился тихим всхлипом.
– Я не знаю. Я не хочу, чтобы это было сном.
– Какая разница? – спросил он, а затем поднял руку, раскрыв ладонь. В центре лежало ее обручальное кольцо. – Пришла пора.
– Я не понимаю. – В отдалении послышался щебет, становившийся все громче и громче.
Обручальное кольцо исчезло.
– Пришла пора отпустить.
Рози проснулась, вскочив и глотая воздух. Чирикал будильник на телефоне. Она потянулась, выключая его, попыталась восстановить дыхание. В темноте комнаты она потянулась к цепочке на шее и вытащила кольцо из-под рубашки. Она сжала пальцы вокруг металла.
«Пришла пора».
Узел в горле становился больше, и она закрыла защипавшие глаза. За десять лет со дня его смерти он ни разу не снился ей. Никогда. Ни разу, и этот сон, боже, он казался таким настоящим. Она все еще слышала его голос, видела эту улыбку и чувствовала теплый ветерок на коже.
«Пришла пора отпустить».
Ее плечи содрогнулись, когда наружу прорвались слезы, побежав по ее щекам. Сон мог быть своего рода посланием подсознания или… Йен наконец дотянулся до нее с той стороны.
Она не знала, что думать.
Откинувшись назад, она перевернулась набок и подтянула ноги к груди, не выпуская кольца из рук. Слезы… они пришли сначала тихо, а теперь сотрясали все тело. Она понятия не имела, то ли плакала из-за сна, то ли потому что действительно пришла пора отпустить все, то ли из-за всего того, что узнала о Девлине и что видела, то ли потому, что он не давал знать о себе.
А может быть, она плакала потому, что боялась, что у нее больше не будет возможности сказать ему, что любит его.
Как будто печать внутри нее треснула, позволив просочиться чистым эмоциям, но за этой трещиной их набралось столько, что теперь они просто взорвались, сломав печать и хлынув наружу.
Она не знала, как долго плакала. Казалось, будто несколько часов, но в конце концов она выплакала все.
С затуманенными и горящими от слез глазами она села, сложив ноги под одеялом.
Пришла пора.
Подняв кольцо, она поцеловала его, затем подняла подбородок, снимая цепочку. Встала с постели и прошла к комоду, подхватив маленькую деревянную коробку из-под сигар, принадлежавшую Йену. Он не курил сигар, но ему нравилось собирать коробки. После его смерти она отдала коробки его семье, все, за исключением этой одной. Открыв ее, она положила внутрь и кольцо, и цепочку и закрыла крышку.
Пришла пора.
Странная коробка появилась на ступенях ее дома следующим днем, когда она вернулась со смены в «Прадин».
– Что за?..
Рози подхватила средних размеров коробку. Она не была слишком тяжелой. Ее имя была выведено довольно элегантным почерком на белой этикетке службы доставки. Там не было адреса: ни ее, ни адреса для возврата посылки. Кто-то определенно оставил тут эту коробку.
Нахмурившись, она отперла дверь и шагнула в квартиру. Толкнула дверь, закрывая, затем поставила коробку на стол. Бросила сумку на диван и прошла на кухню, включив свет. Маслянисто-мягкое свечение наполнило большую комнату, когда она достала из ящика старый нож для стейков. Канцелярский резак сработал бы лучше, но канцелярские ножи немного пугали ее. Это было целое лезвие, ломавшееся, когда она вскрывала что-нибудь.
Рози передернуло.
Она вонзила нож для стейка в скотч на коробке, разрезая его надвое. Ее поприветствовал древесный, почти сладкий запах. Она узнала его тут же. Сандаловое дерево.
Вкуснятина. Дальше все скрывала коричневая бумага. Она хотела разорвать ее на части, но в центре нее была свернута маленькая белая карточка.
Отбросив с лица локон, она потянулась в коробку и вынула карту, отложив ее в сторону. Она потянулась к коричневой бумаге и развернула ее.
– Божечки-кошечки, – задохнулась она.
Коричневая бумага выскользнула из рук, спикировав на потертые деревянные полы и приземлившись с сухим шелестом.
Внутри коробки лежал самый потрясающий образец резьбы по дереву, который она когда-либо видела, но это была не просто резная деревянная доска. Это было сандаловое дерево, а она знала, какое оно безумно дорогое. Там были круглые и цилиндрические бусины, разделенные более мелкими овальными.
Потрясенная, она потянулась и подхватила прекрасные, коричневатые бусины, и глаза ее распахивались все шире, пока дерево нежно постукивало друг о друга.
Это была занавеска из бусин.
Занавеска из бусин, которая, наверное, кроме шуток, стоила больше, чем ее Тойота Королла. Дрожь пробежала по рукам, пока она с открытым ртом смотрела на занавеску. Ей казалось, что сейчас ее челюсть упадет на пол.
Взгляд упал на карточку на столе.
С сердцем, стучащим где-то в горле, она схватила ее и, открывая, едва не порвала. Там было лишь одно предложение. И никакого имени.
«Решил, что так будет лучше».
Медленно она повернулась к старым занавескам из Волмарта, отделявшим ее спальню от жилой зоны, совмещенной с кухней.
Ее пальцы сомкнулись вокруг круглых бусин, когда она прошептала: «Девлин».
В дверь постучали.
Сжав карточку в руке, она не позволила себе слишком сильно надеяться, когда бросилась к двери и распахнула ее настежь.
Девлин де Винсент стоял перед ней, его волосы не были уложены, как обычно, а на подбородке виднелась трехдневная щетина. И она ему шла, очень шла.
Но в нем было что-то гораздо более шокирующее, когда он стоял там, в дверях, с этими глазами цвета морской волны, глядящими на нее с надеждой, голодом и чем-то гораздо более сильным.
– На тебе джинсы, – пробормотала она.
– Что?
Карточка врезалась в ее ладонь.
– На тебе джинсы.
– Да, – ответил он, и взгляд его наполнился замешательством. – Это джинсы.
– Вау, – пробормотала она. – Я не думала, что у тебя есть джинсы. Серьезно.
