Маг
Незадолго до рассвета Найл проснулся от холода – такого пронизывающего, что вспомнилась ночь в пустыне. Простыни сбились вокруг лица, а от дыхания на одеяле образовался кружок влаги. Эту комнату Найл выбрал потому, что она выходила окнами на восток, а ему нравилось просыпаться вместе с солнцем. Сегодня солнца не было. Рассвет проплавлялся сквозь серую туманную пелену, пока комнату не залил холодный, ровный свет. И птиц не было слышно.
Что-то в этой странной тишине настораживало. Найл, ступая по мягкому шерстяному половику, прошел по комнате к окну, и глазам неожиданно открылся белый пейзаж. Белые крыши, словно горные вершины терялись в перламутрово-сером небе, и огромная площадь была как ковром покрыта той же безликой белизной. Даже вон углы оконных рам прихватило: снаружи к стеклу пристыло несколько мелких снежинок.
Найл знал о снеге понаслышке и из книг, но своими глазами видел его впервые. Он и представить себе не мог ничего подобного: эдакая хладная, чудесная белизна, словно одеялом устилающая Вселенную. Душа внезапно наполнилась неизъяснимым, светлым волнением – тем самым, что на протяжении скольких уже поколений (даром что Найл того и не знал) при виде первого снега наполняет трепетом детские сердца.
Одержимый желанием коснуться этого странного белого покрова, Найл натянул поверх туники овчину, сунул ноги в отороченные кроличьим мехом башмаки и поспешил из комнаты. Во дворце тишина, коридоры пусты: Найл обычно просыпался первым. Поднявшись по лестнице на верхний этаж, он миновал спальню, где спала двоюродная сестра Дона и сестренки Руна с Марой, и стал взбираться по узкой лесенке, ведущей на крышу. Стоило открыть дверь, как вниз свалился ком снега и, забившись в обувь, сердито защипал босые ступни. Найл, невольно вскрикнув, отпрянул: он не представлял, что снег может быть таким холодным. Затем один за другим снял башмаки и вытряхнул забившийся туда снег; мех теперь был льдисто холодным и влажно льнул к щиколоткам. Утренний воздух, напротив, казался на удивление теплым; это потому, что не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра.
Снег ровным, толстым слоем покрывал скат кровли до самого парапета; при ходьбе под ногами звучно поскрипывало. Зачерпнув пушистую массу обеими ладонями, Найл сжал ее в тугой комок, но холод обжигал пальцы, и снежок выпал из рук. Осмотрительно смахнув рукавом снег с парапета, он облокотился на него и так стоял, озирая молочно-белый покров, простершийся вплоть до дальних холмов. Отделяемая от дворца парком и площадью, виднелась Белая башня, с расстояния напоминающая вздетый перст из слоновой кости. Трава вокруг была припорошена снегом, так что на общем белом фоне башня не смотрелась уже так броско. Зато теперь выделялась река, змеящаяся по холодной плоскости чернильным изгибом; при одном лишь взгляде на нее становилось зябко.
Город словно опустел, на улицах ни души. И вот когда Найл собрался уже вернуться в помещение, внимание неожиданно привлекло невнятное шевеление внизу на площади. Что-то темнело в северо-восточной ее части, издали смахивающее на вывороченный из земли куст. Тут Найл пригляделся внимательней и различил на снегу красные пятна. То, темное, шевельнулось еще раз, и тогда стало ясно, что это паук – судя по всему, тяжело раненный.
Найл заспешил вниз по лестнице, цепко хватаясь за перила: от налипшего снега подошвы предательски скользили. Мелькнул соблазн возвратиться в спальню, одеться потеплей, но ощущение неотложности пересилило. Он отодвинул засов центральной двери и ступил в глубокий снег, игнорируя холодную сырость, моментально образовавшуюся внутри башмаков. Ступени лестницы превратились в сплошной гладкий склон, так что ступать приходилось с особой осторожностью; в одном месте Найл упал и ушел в снег по самые локти. А когда, побарахтавшись, поднялся и нетвердо побрел через площадь, выбирая места, где снег помельче, ум занимал один вопрос: как смертоносец умудрился пораниться на этом широком, открытом со всех сторон пространстве?
Когда приблизился достаточно, паук его заметил и сделал судорожную попытку встать, но силы ему изменили и суставчатые лапы прогнулись под весом туловища. Черная ворсистая туша покрыта была снегом – очевидно, паук лежал здесь уже не один час. Найлу это показалось странным: пауки с их даром телепатии могут в случае чего послать мгновенный сигнал о помощи своим сородичам. А уж тут-то, в трехстах метрах от главной цитадели на том конце площади – и ушибиться не успеешь, как все уже должно быть слышно.
Приблизившись настолько, что уже можно было разглядеть туловище, Найл понял, почему паук не смог подняться. Три лапы у него были по сути размозжены; нижний сустав у одной из них, увенчанный черным когтем, держался вообще непонятно как. Стелящийся следом кровавый след, уже припорошенный снегом, свидетельствовал, что прежде чем свалиться окончательно, паук еще пытался как-то волочиться. Было видно, что жизнь в нем уже угасает.
– Что случилось? – произнес Найл вслух, хотя знал, что мысленный импульс передается в мозг паука напрямую.
Ответ, раздавшийся внутри грудной клетки, заставил нервно поежиться: нечто болезненное, страдальческое, прямота же контакта заставила ощутить беспомощность и тяжелую, тошнотную усталость существа – чувства, передавшиеся и самому Найлу. Что именно пытался сообщить паук, разобрать было невозможно, но «голос» этот Найл узнал сразу: Скорбо, начальник стражи. Теперь ясно, почему их контактная связь была такой невнятной и хаотичной. Для пауков общение с людьми – сложное искусство, все равно что для людей умение читать. По паучьим меркам Скорбо был неграмотным простолюдином, существом, основным достоинством которого в глазах начальства была грубая физическая сила и умение помыкать. У Найла этот тип всегда вызывал неприязнь; однако сейчас Скорбо был тяжко ранен и погибал, и от этого сердце у Найла наполнилось жалостью.
– Я пошел за помощью, – коротко сообщил он.
Идти по снегу быстрым шагом было просто невозможно: ноги увязали по колено. Да еще и ступней не дерни: излишне резкое движение, и башмак так и останется в снегу. Брести вперед предстояло еще столько, что тоска охватывало, так что Найл намеренно отвел взор от снежной целины, и стал с подчеркнутым вниманием относиться к каждому шагу. В конце концов, приятной неожиданностью оказалось очутиться перед самыми ступенями паучьего обиталища. Обычно перед большими двустворчатыми дверями дежурят двое бойцовых пауков; очевидно, холод загнал их внутрь. Найл забарабанил по двери кулаками – не потому, что заперта, а просто врываться без предупреждения рискованно: могут напасть. С той стороны зашевелились, и дверь отворилась. На Найла смотрели антрацитово-черные глазищи бурого бойцового паука, ростом едва не на метр выше самого Найла. За растопыренным клещами-хелицерами можно было разглядеть сомкнутые клыки. Секунду спустя паук узнал пришедшего и плавно присел в жесте повиновения, опустив брюхо к полу.
– Скорее, – сказал Найл и указал в сторону площади. – Скорбо тяжело ранен. Ступайте и принесите его.
(Опять же, можно было и без слов, значение передается в мозг паука напрямую). В сопровождении напарника «боец» вприпрыжку припустил черед площадь в сторону Скорбо (при эдакой силище что ему полуметровый слой снега). Понятно, что гнаться бессмысленно. Телом постепенно овладевала опустошенность. Так что Найл опустился на скамью, что возле входа, и наблюдал, как стражники бережно поднимают искалеченного сородича. Когда они возвращались, Найл обратил внимание, как, волочась, чертят по снегу лапы, и понял, что Скорбо мертв.
