Она наслаждалась бы этим танцем. Отдалась бы ему полностью, если бы управляла им сама. Но она не была ни наложницей, ни гейшей, она была будущим боевым магом, и эти движения, как и сам танец, принадлежали не ей. Хватит, хотела сказать Кира. Она была свободна, и она больше не хотела подчиняться чужой воле. Она хотела…
Танец кончился так же внезапно, как начался. Кира мягко опустилась на пол, тряхнула головой – и поняла, что она была свободна. Её тело вновь подчинялось ей.
… Начало подчиняться ровно с той секунды, когда она выразила это желание.
– Вот примерно так это и выглядит, – негромко произнёс профессор с кровати. – Правда, далеко не так безобидно – и куда менее утончённо.
– Ещё скажите, что вам понравилось, – выдохнула Кира с пола. Она всё ещё не пришла в себя. Профессору достаточно было заставить её сделать пару шагов, чтобы она поняла суть заклинания. Но он позволил себе развлечься, и играл с ней несколько минут. А мог бы поиграть и куда серьёзнее, подумала она, разом вздрогнув. Что ещё он мог заставить её сделать – а потом заставить об этом забыть?
Кира почувствовала, что дрожит.
– Я обладаю над вами властью, и такой тоже, – спокойно подтвердил профессор. – Надеюсь, её хватит, чтобы вы вернулись к занятиям? Я могу заставить вас удерживать голову над страницей и не вертеть ей по сторонам, если вы попросите.
Она подняла на него взгляд. Спокойное лицо, тонкие сильные пальцы на фолианте, тени под глазами. Могучий маг, только что заставивший её танцевать для себя по щелчку пальцев…
Очень усталый и одинокий человек, жертвующий своими выходными ради помощи адептке, на которую напали прошлой ночью, и у которой больше никого не было.
– Спасибо, – тихо сказала она. – Я поняла.
Он кивнул, и Кира снова забралась на кровать с учебником. В этот раз она прижалась к его плечу, и профессор не стал возражать.
Она читала до позднего вечера, время от времени делая заметки. Читать текст, лёжа рядом с его автором, было странно приятно: знакомые сухие интонации, которыми наполнены были страницы, сближали её и профессора вернее любых поцелуев. И ещё – ей действительно были нужны эти знания, осознала она. Ведь как адептка первого года, едва вошедшая в Академию, она знала совсем немного.
Профессору принесли и обед, и ужин, оставляя его за дверью, и туда же отправлялись пустые подносы. Он ел очень скромно, заметила Кира, а ведь аванса, который он выдал ей, хватило бы на любые деликатесы. Или он заказал для себя так немного, чтобы на кухне не удивились его внезапно возросшему аппетиту?
– Пора спать, – наконец сказал профессор, откладывая книгу. И задумчиво посмотрел на неё. – Я всё ещё не простил вас, как вы помните.
Она больше не будет упоминать при нём Райли никогда, лёжа в постели, мрачно подумала Кира. И даже будучи полностью одетой, дважды взвесит, стоит ли.
– Помню.
– И всё ещё жаждете быть наказанной?
Кира покосилась на него. От бесконечной зубрёжки начинала болеть голова, и хотя чтение было и впрямь интересным, она здорово устала. Вряд ли десяток шлепков сильно поднял бы ей настроение. Впрочем, какой у неё был выбор?
– Не смею протестовать, – мрачно пробормотала она.
Еле заметная усмешка тронула его губы.
– Правильно делаете. Начнём ваше наказание с душа и долгого здорового сна. А там посмотрим.
В душ, впрочем, она отправилась лишь второй, и после долгого ожидания. Заходя в ванную, Кира с лёгкой завистью почувствовала аромат грейпфрута и увидела горку душистой пены на дне ванны. Он нежился здесь добрых полчаса – и не позвал её, хотя прекрасно знал, что она это заметит. Всё ещё злился на неё за то, что она сказала, что ей нравился Райли? Или, как и прежде, хотел, чтобы она побыла голодной по его ласкам?
Кира сбросила халат и пару минут постояла у зеркала. Она хотела, чтобы он вошёл, поняла она. Принять с ним душ, целуясь и лаская друг друга, вместе упасть в душистую воду, дать ему вытереть себя и дать ей вытереть и возбудить его…
Но она была совершенно одна в полутёмной ванной. И, когда она наконец с наслаждением вздохнула, прислоняясь к стенке под горячим душем, никто не присоединился к ней.
А когда Кира вышла в совершенно тёмные покои профессора, она обнаружила, что тот уже спал. Совершенно бессовестно, как обычный смертный, обхватив руками подушку и повернув голову набок.
У него были красивые ресницы, подумала Кира, подходя близко-близко. Она так и не оделась после душа и едва вытерлась, и сейчас, возбуждённая горячей водой и его близостью, она наполовину хотела, чтобы он открыл глаза.
Но она ни за что бы не стала его будить.
Он доверял ей, поняла она. Он не следил за ней из-под опущенных ресниц, не устраивал ей испытаний, не жаждал посмотреть, что она будет делать. Просто спал, подставив ей спину.
Несколько минут Кира смотрела на спящего профессора Деннета, пока не поняла, что вот-вот заснёт сама. А потом забралась под одеяло и легла рядом.
Стоило, наверное, попросить профессора разбудить её пораньше, чтобы уйти до рассвета, сонно подумала она. Ведь завтра снова начнутся занятия.
Впрочем, она была уверена, он об этом позаботится.
Ей снилось, будто её захлёстывает чужая память. Тысячи дней, тысячи ночей, минута за минутой – восторгов, поражений, прочитанных книг, детских снов. Кира пыталась поймать одну из них, прижать ласточкой к груди, принести тому, кто, она знала, ждал этих вестей, как заключённые в одиночной камере ждут лязга отпирающейся решётки. Но они ускользали, выскальзывали между пальцев, просыпались песком, и в её голове не оставалось ничего.
Потому что тот, другой, должен был передать ей свою жажду. Свою власть, своё желание, свою силу. Она была ещё девушкой, нераспустившимся до конца цветком, но он был мужчиной, и видел в ней женщину. И под его взглядом она менялась: ей уже недостаточно было улыбки и взгляда, объятий и тепла. Ей нужно было другое: острое и жгучее желание, рождённое из адской смеси покорности и бунта, подчинения и наслаждения, страдания и страсти. Ей нужна была боль. Боль, которую давал бы ей он – и которую принимала бы она.
А потом она поняла, что не спит.
… Кира вскрикнула: её обжёг холодный воздух. Ни одеяла, ни тёплой постели: она стояла посреди ночной террасы совершенно обнажённая и прижатая лицом к твёрдому деревянному столбу. Её руки были задраны наверх и связаны запястьями вместе так, что привязанная Кира была вынуждена стоять на носках. Грубые пеньковые верёвки обхватывали её лодыжки, и голова едва заметно кружилась от чужой магии: профессор заставил её проснуться только сейчас.
А потом её взгляд упал на камень под её ногами, от которого исходило тепло, и она увидела призрачное мерцание линий ритуального круга.
Всё было очень по-взрослому, с дрожью подумала она. Настолько, что она совсем не была уверена, чего она хотела: умолять, чтобы он отвязал её, с трепетом ждать, когда он к ней прикоснётся, или изо всех сил звать на помощь. Вот какого чёрта она сказала вчера, что не смеет протестовать против его наказания?
