То же самое относится и к состраданию: сперва его необходимо привычно процедить через сито разума, в противном случае оно столь же опасно, как какой-нибудь аффект…
Слепая податливость аффекту, совершенно безразлично, какому – великодушному, сострадательному, враждебному, – причина многих величайших бед.
Величие характера состоит не в том, чтобы этих аффектов не иметь вовсе, – напротив, такой характер обладает ими в ужасающей степени, – но в том, чтобы брать их под уздцы… и брать даже без всякой радости от такого обуздывания, а просто потому, что…
929. Отдать свою жизнь за дело – очень эффектно. Но жизнь за всякое отдают: аффекты, скопом и порознь, требуют удовлетворения. Сострадание ли это, гнев или месть, – то, что из-за них на кон поставлена жизнь, мало меняет в их ценности. Сколько бедняг пожертвовало жизнями ради смазливеньких бабенок – и, что гораздо хуже, даже своим здоровьем. Коли у тебя есть темперамент, то опасные вещи выбираешь инстинктивно: например, приключения умственных спекуляций, если ты философ; или аморальность, если ты добродетелен. Один род людей не любит рисковать, другой любит. Значит ли это, что мы, вторые, презираем жизнь? Напротив, мы инстинктивно ищем жизни, возведенной в иную степень, жизни в опасности… но этим вовсе не хотим, еще раз повторю, быть добродетельнее других. Паскаль, например, ничем не хотел рисковать и остался христианином: может, это и было добродетельно. – Чем-то всегда жертвуешь…
930. Сколькими выгодами жертвует человек, как мало он «своекорыстен»! Все аффекты и страсти его требуют своего права – и как же далек аффект от разумной пользы своекорыстия!
Человек хочет не своего счастья; надо быть англичанином, чтобы верить, будто человек всегда ищет только своей выгоды. Влечения наши стремятся в долгой страсти посягать на вещи – их накопившаяся сила ищет себе сопротивления.
931. Полезны все аффекты до единого; одни полезны прямо, другие косвенно; в отношении полезности абсолютно невозможно установить тут какую-то шкалу ценностей, – точно так же, в экономическом измерении, хороши, то бишь полезны, все без исключения природные силы, сколько бы ужасов и непоправимых бедствий от них ни исходило. Разве что еще можно добавить, что наиболее сильные аффекты – самые ценные; если, конечно, у человека нет более мощных источников сил.
932. Доброжелательство, готовность помочь, доброта – все эти душевные качества, безусловно, оказались в таком почете отнюдь не из-за пользы, которая от них исходит, а потому, что это состояния широких душ, которые умеют дарить и несут в себе ценность полноты жизни. Вы только посмотрите на глаза благодетеля! Это прямая противоположность самоотрицанию, ненависти к moi
[231], «паскализма»…
933. Подытоживая: владение страстями, а не их ослабление и истребление! – Чем сильнее властная суверенность воли, тем большая свобода может быть предоставлена страстям.
«Великий человек» велик пространством свободы своих влечений и еще большей властью, которая умеет определить этих великолепных зверюг себе на службу.
«Добрый человек» на любой стадии цивилизации есть человек неопасный и полезный одновременно; своего рода середняк; он являет собой во всеобщем сознании тот средний тип, которого не надо бояться, однако нельзя и презирать…
Воспитание: в сущности средство разрушать всякое исключение в пользу правила. Образование: в сущности средство формировать вкус против всякого исключения в пользу средней нормы.
Только когда культура будет располагать избытком сил, она сможет стать теплицей и для культа излишества, культа исключения и искушения, опасности и нюанса, – всякая аристократическая культура стремится именно к этому.
934. Все сплошь вопросы силы: как далеко надо заходить, преодолевая самосохранительные установки общества и его предрассудки? – до какой меры высвобождать в себе страшные свойства натуры, которые для большинства людей губительны? – как далеко идти навстречу истине, впуская в свою душу даже самые сомнительные стороны оной? – как далеко идти навстречу страданию, пренебрежению собой, состраданию, болезни, пороку – не будучи вполне уверенным, что сумеешь с этим совладать? – … (что нас не погубило, то делает нас сильнее…) – наконец: до каких пределов давать в себе место заурядности – всему правильному, общепринятому, мелочному, доброму, честному, – не позволяя себе при этом впасть в вульгарность?.. Самое тяжелое испытание характера: не дать разрушить себя соблазнами добра. Добро как роскошь, как изыск, как порок…
3. Благородный человек
935. Тип. Истинная доброта, благородство, величие души, то, которое от богатства: душа, которая дает не для того, чтобы брать, – которая не желает возвыситься за счет того, что она такая добрая; – расточительство как тип истинной доброты, богатство личности как предпосылка.
936. Аристократизм. Идеалы стадного животного – теперь поставленные во главу как венец всех ценностей «людского сообщества»; попытки придать им космическое, даже метафизическое значение – вот против чего я защищаю аристократизм.
Общество, сохраняющее в себе истинные уважение и деликатность в отношении свободы, должно чувствовать себя исключением и иметь перед собой некую силу, над которой оно возвышается, на которую оно смотрит враждебно и свысока.
– Чем больше я отдаю прав и ставлю себя равным, тем больше попадаю я под власть самых заурядных, в конечном счете – самых многочисленных. – Предпосылкой, которую содержит в себе аристократическое общество, дабы сохранить между своими членами высокую степень свободы, является крайнее напряжение, возникающее из противоположности стремлений всех его членов: их воли к господству…
Желая упразднить крайние противоположности и различия в рангах, вы упраздняете вместе с ними и сильную любовь, и высокие стремления, и чувство самостояния.
* * *
К реальной психологии сообщества свободы и равенства: что при этом идет на убыль?
Воля к ответственности перед собой – знак упадка автономии; отмобилизованность, внутренняя вооруженность – в том числе и в духовной сфере: командная сила; смысл почитания, подчинения, умения молчать; великая страсть, великая задача, трагедия, веселость.
937. Огюстен Тьерри, прочтя в 1814 году суждение, высказанное де Монтлозье в его книге «De la monarchie française»
[232], издал крик негодования и немедленно взялся за свой труд. В записках этого эмигранта было сказано: «Race d’affranchis, race d’esclaves arrachés de nos mains, peuple tributaire, peuple nouveau, licence vous fut octroyée d’être libres, et non pas а nous d’être nobles; pour nous tout est le droit, pour vous tout est de grâce, nous ne sommes point de votre communnauté; nous sommes un tout par nous-mêmes
[233].».
