1060. Чтобы мысль о возвращении вынести, необходимы: свобода морали; – новые средства против самого факта боли (боль, понятая как инструмент, как родительница радости и охоты; нет суммирующего осознания неохоты, нерадости); – наслаждение всеми видами неизвестности, попытки, соблазна, искусительности, как противовес пресловутому безысходному фатализму; – устранение понятия необходимости; устранение «воли»; – устранение «познания самого по себе».
Вершинное осознание человеком своей силы – как то, что создаст сверхчеловека.
1061. Два самых радикальных способа мышления – механистический и платоновский – сходятся в вечном возвращении: оба как идеалы.
1062. Будь у мира цель – она бы уже была достигнута. Существуй у этой цели некое непреднамеренное окончательное состояние – оно бы тоже уже было достигнуто. Будь мир вообще способен на некое закоснение и застывание, некое «бытие», обладай он во всем своем становлении только Одним мигом этого самого «бытия» – опять-таки всякому становлению давно уже был бы положен конец, а так же всякому мышлению, всякому «духу». Факт «духа» как становления доказывает, что мир не имеет цели, окончательного состояния и не способен на бытие. – Однако старая привычка помышлять всему происходящему цель, а миру – направляющего творческого бога, столь сильна, что мыслителю трудно саму эту бесцельность мира не помыслить себе опять-таки как намерение. На эту уловку – что мир, таким образом, от своей цели уклоняется и даже свое попадание в круговорот умеет искусственно предотвратить – должны попасться все те, кто желает декретировать миру способность вечной новизны, то есть приписать конечной, определенной, постоянно и неизменно одинаковой силе, каковая и есть «мир», чудесную способность к бесконечному новообразованию его форм и положений. Мир, пусть это уже и не бог, должен обладать божественной творческой силой, способностью бесконечного превращения; он должен произвольно возбранять себе обратное попадание в какую-либо из своих старых форм; он должен иметь не только намерение, но и средства оберегать себя от всякого повторения; следовательно, он должен в любой миг любое из своих движений контролировать на предмет избежания целей, окончательных состояний и повторений – со всеми последствиями, вытекающими из подобного непростительно-безумного способа мышления, а вернее, желания. Это все еще старый религиозный способ мышления на принципах желательности, своего рода тоска по вере, что хоть в чем-нибудь мир все-таки должен походить на старого, любимого, бесконечного, безгранично-творческого боженьку, та тоска Спинозы, что выражается в изречении «deus siva natura»
[255] (он-то ощущал это даже как «natura siva deus»
[256]). Каковы, однако, принцип и вера, посредством которых определеннее всего можно сформулировать решающий поворот, достигнутый ныне перевес научного духа над духом религиозным, бого-сочиняющим? Не гласит ли он: мир как силу нельзя помыслить безгранично, ибо он не может быть так помышлен – мы запрещаем себе понятие бесконечной силы как несовместимое с понятием «сила». Итак – способности к вечной новизне у мира тоже нет.
1063. Принцип существования энергии требует вечного возвращения.
1064. То, что состояние равновесия никогда не достигается, доказывает, что оно невозможно. Но в неопределенном пространстве оно должно быть достижимо. Равно как и в шарообразном пространстве. Строение пространства должно быть причиной вечного движения, наконец, всякого «несовершенства».
Что «сила» и «покой», «пребывание равным себе» – противоречат друг другу. Мера силы (как величина ее) – постоянна, но сущность ее текуча.
«Безвременность» отвергнуть. В определенном моменте силы задана абсолютная обусловленность нового распределения всех ее сил: она не может останавливаться. «Изменение» в самой сущности ее, а значит, и временность; чем, однако, только еще раз понятийно устанавливается необходимость изменения.
1065. Некий император непрестанно напоминал себе о бренности всех вещей, дабы не придавать им слишком большой важности и сохранять спокойствие среди них. Мне же, наоборот, кажется, что все вокруг неимоверно значимо и ценно, чтобы быть столь быстротечным: я ищу вечности для всего и вся: позволительно ли драгоценные благовония и вина выливать в море? – Утешение мое в одном: все, что было – вечно: море все выплеснет обратно.
1066. Новая концепция мира. – 1. Мир существует; он не есть нечто становящееся и нечто преходящее. Или, вернее: он есть нечто становящееся и нечто преходящее, но он никогда не начинал становиться и никогда не переставал преходить – он сохраняется и в том, и в другом… Он живет сам собою: его экскременты – это его питание.
2. Гипотеза о сотворенном мире не должна заботить нас ни одной секунды. Понятие «сотворить» сегодня абсолютно неопределяемо и невоспроизводимо; это уже только слово, рудимент времен суеверия; а просто словом ничего не объяснишь. Последние попытки дать концепцию мира, который начинается, предпринимались недавно и неоднократно при помощи логической процедуры – в большинстве случаев, как нетрудно догадаться, не без теологической мысли в подоплеке.
3. В последнее время неоднократно пытались в понятии «временная бесконечность мира», обращенном назад, усмотреть противоречие: его даже находили – тою, правда, ценой, что голову путали с хвостом. Ничто не может помешать мне, ведя отсчет назад от этого вот мгновенья, сказать: «я при этом никогда не дойду до конца» – точно так же, как если бы я с этого же мгновения начал отсчет вперед, в бесконечность. Только если бы я хотел сделать ошибку, – а я остерегусь ее делать, – и приравнял бы это вполне корректное понятие regressus in infinitivum
[257] к абсолютно невоспроизводимому понятию бесконечного progressus
[258] до данного мгновения, до сейчас, только если я положу себе направление (вперед или назад) логически индифферентным, вот тогда я вместо головы, то есть данного мгновения, получу в руки хвост: но лучше предоставить это вам, милейший господин Дюринг!..
4. На эту мысль я натолкнулся у предыдущих философов: всякий раз она, эта мысль, определялась другими задними мыслями (по большей части теологическими, в пользу creator spiritus
[259]). Если бы мир вообще мог застыть, высохнуть, вымереть, стать ничем, превратиться в ничто, или если бы он мог достичь состояния равновесия, или если бы он вообще имел какую-то цель, заключавшую бы в себе прочность, неизменяемость, раз-и-навсегда данность (короче, говоря метафизически: если бы становление могло вылиться в бытие или в ничто) – то такое состояние уже было бы достигнуто. Но оно не достигнуто – из чего следует… Это единственная наша определенность, которую мы держим в руках и которая может служить нам коррективом против множества в принципе возможных гипотез устройства мира. Если, к примеру, механизм не может уйти от логического вывода о финальном состоянии, который извлек из него Томсон, значит, тем самым механизм опровергнут.
