В какой-то момент ее окутала тишина сна. В этом сне она пыталась понять, какой сегодня день недели. Она поняла, что на самом деле не спит. Во сне люди не планируют свой день. Она встала и посмотрелась в свое старое зеркало, за которым было другое зеркало, и потому казалось, что внутри – сотня зеркал. Бабушка убрала из комнаты все следы ее жизни – плакат с Бон Джови, школьные фотографии. Бабушка тоже ее не любит. Это плохое место. Бабушка плохая. И кровать – просто говно для того, кто привык спать на матрасе из перьев шри-ланкийского единорога. Рэйчел позвонила Симоне с древнего телефона, стоявшего у нее в спальне, и попросила заказать еще машину, на этот раз до аэропорта, и билет в Лос-Анджелес. В самолете она каждый раз, как моргала, погружалась в тошнотворный почти-сон, который все же не был сном. Мужчина в соседнем кресле заснул немедленно и храпел, и оттого Рэйчел вообще не могла спать, что, вероятно, было и к лучшему, так как она хотела приехать на место очень усталой.
Отель располагался в лесу недалеко от Сансет-бульвара.
– Мизз Флейшман! – воскликнул специальный VIP-консьерж, когда она вошла. – Вы сегодня без багажа?
Ее отвели на персональную виллу. Ах, подумала она. Наконец-то. На кровати лежали тысячи подушек. Запах действовал на нее как на собаку Павлова. Приезжая в Лос-Анджелес в командировку, она не должна была этим наслаждаться, так как предполагалось, что она страшно скучает по детям. Да, да, она по ним скучала. Но этот дом! Снаружи рядом с виллой был бассейн. Завтра утром, снова почувствовав себя нормальным человеком, она там поплавает.
Но теперь она забеспокоилась. Что если она заснет, а потом, в полусне, выйдет наружу и утонет? Как она может спать в таком роковом месте? Это очень опасно. Она все время клевала носом, но тут же вскидывалась, пока не превратилась в комок нервов; глаза у нее выпучились, она дышала отрывисто, испуганно.
Она полежала в гостиничной кровати, окруженная всевозможной роскошью. Она вышла на Сансет-бульвар и нашла аптеку, где продавали каннабис. Она купила две пастилки – продавец сказал, что они помогут ей расслабиться, – и следующие три часа бегала взад-вперед по комнате.
Наконец, ближе к полуночи, она съела обе пастилки, пошла и села у бассейна. Кто-то спросил, не хочет ли она чего-нибудь выпить. Она знала, что алкоголь нельзя мешать с травкой, и потому заказала чизбургер, салат «Кобб», три смузи и французский луковый суп. И старательно съела всё. Она уже много лет не была под кайфом. Когда еда кончилась, Рэйчел поняла, что живот у нее набит и вот-вот лопнет, а рот хочет еще. Но ей стало стыдно, она вернулась к себе на виллу и легла на спину на диван.
Что она здесь делает? В пять утра она уехала в аэропорт.
– Вы нас уже покидаете? – спросил консьерж, когда она выходила. С заднего сиденья машины Лос-Анджелес казался зловещим и ужасным. Здания будто дышали. Пальмы сговаривались ее обмануть. Она никогда не сможет здесь жить. Она даже на время приезжать сюда больше не сможет. Она откопала в сумочке бумагу и ручку и написала себе записку: «НЕ ПЕРЕЕЗЖАЙ В ЛОС-АНДЖЕЛЕС».
Она не помнила, как садилась в самолет, но в бизнес-классе оказался ребенок, черт бы его побрал. Это какое-то безумие, потому что бизнес-класс предназначен для бизнесменов, мужчин и женщин, а младенцы бизнесом не занимаются. Она злобно посмотрела на мать младенца и пошла в туалет. Там она увидела себя в зеркало и поняла, что выглядит как ведьма. Она состроила морду льва своему отражению и зарычала.
Она вернулась домой, в «Золотой». Квартира была такая большая и пустая, что Рэйчел чувствовала себя в ней как призрак. Нужно что-нибудь съесть. Она позвонила в китайский ресторан. И собиралась заказать то же, что всегда, – креветок в соусе из омаров. Но тут на нее внезапно обрушилось воспоминание о соседке по общежитию в Хантер-колледже, страдавшей расстройством пищевого поведения. Эта соседка могла в любое время дня и ночи найти предлог, чтобы поесть мучного. Если они заказывали китайскую еду, соседка изо всех сил старалась ограничиться курицей с овощами на пару, но иногда говорила: «Сдаюсь» – и заказывала говядину ло-мейн. Рэйчел никогда такого не заказывала. Она не сдавалась. Она никогда не сдастся. Но соседкин ло-мейн всегда распространял такой дивный аромат и, кажется, наполнял ее потрясающей радостью жизни. «Ах-х-х-х!» – восклицала она, когда серотониновый гормон, или что там образуется в организме от поедания мучного, начинал фонтанировать у нее в теле.
И Рэйчел заказала ло-мейн, черт с ним. Пошло оно все к черту. К черту ее тело и ее душу. Она сдается! Она будет жрать ло-мейн. Тогда она сможет заснуть. В дверь позвонили, она дала курьеру на чай и начала есть, сидя на купленном недавно ковре, хотя волокна ковра кололи ее сквозь трусы. Она не знала, зачем его купила.
Рэйчел выплюнула ло-мейн обратно в коробку. Он был отвратителен на вкус. Какой идиот заказывает спагетти у китайцев? Может, она просто устала. Она поставила ло-мейн в холодильник.
У нее мелькнула мысль, что следовало бы позвонить детям, но она испугалась. Как она может звонить детям, если не спала? Почему-то ей казалось, что это опасно. Прошла уже неделя. Или две. А может, всего четыре дня – она не знала. Она знала только, что скучает по детям и что не может их увидеть, пока не поспит хотя бы несколько часов. Она завязала глаза колготками. Может, нужно, чтобы было темно. Может, ей все это время было недостаточно темно. Она купила эту квартиру из-за хорошего света, а теперь ей нужна была только темнота.
Черт, вдруг поняла она. Сейчас пятница, три часа дня. Через час у нее занятие на велотренажерах. С Сэмом ничего не вышло. В Лос-Анджелес она не переедет, потому что у нее в сумке оказалась записка – кто-то предупреждает ее, что туда ехать нельзя. Ей нужно поддерживать свое положение в обществе. Нужно час побыть нормальной, чтобы потом опять начать сходить с ума, но медленно и плавно. Чтобы, когда она вернется, все ее друзья оказались на месте.
Она взяла спортивную одежду, переоделась и вышла, но, добравшись до зала велотренажеров, обнаружила, что не записана на занятие. А также что сейчас не четыре часа дня и к тому же не пятница, а почему-то среда.
– Вам нехорошо? – спросила ресепшенистка. Рэйчел посмотрела на других женщин – с выглаженными волосами, ботоксом и фальшивым загаром. Зачем они такое с собой делают? Это слишком. От них требуется слишком много.
Она вышла и через квартал наткнулась на парикмахерскую. В очереди впереди нее оказалась целая семья. Рэйчел поняла, что ее настоящая проблема – регулярный уход за собой. Он требует столько времени, что практически пожирает ее заживо. Она села в кресло. Пуэрториканка-парикмахерша спросила:
– Вас подровнять?
– Нет-нет. Что-нибудь более радикальное. Я хочу выглядеть как Тильда Суинтон.
– А кто он такой?
– Это не он, а она. У вас есть телефон? Вот поищите ее.
Рэйчел смотрела в зеркало перед собой. Там сидела в кресле какая-то женщина, и ее волос кто-то касался каждый раз, когда парикмахерша касалась волос Рэйчел. Удивительно, подумала она.
