Библиотека, большой полированный стол, лампа с зеленым абажуром, эбонитовый телефон, черное кожаное кресло на хромированной подставке. Дубовый паркет, толстый бордовый ковер, на стенах – темные панели. Он не мог отказать себе и в оленьих рогах, повешенных над дверями. Ужасный кич, но к внутреннему убранству комнаты подходил как нельзя лучше.
В кабинет мог входить только он. Сам его убирал, стирал пыль, мыл окна. Двери запирались на один мощный замок, к которому подходили всего два ключа. Один он всегда носил с собой, другой был спрятан в сейфе в конторе на Ставках. И речь шла даже не о хранимых в кабинете ценных предметах или секретных документах. Хотя, несомненно, ревизия выявила бы факты, способные испортить карьеру не одному видному деятелю. Для него была важна приватность. Это только его место, куда никто – ни жена, ни любовница, ни посещавшие все реже дети – не имели хода.
Теперь он сидел у окна в глубоком кресле, обитом темно-зеленым вельветом, пил чай, читал книгу Нормана Дэвиса
[58] о Вроцлаве и ждал звонка. Он был спокоен, но, несмотря на это, не мог сосредоточиться на чтении. В третий раз начинал один и тот же абзац, и каждый раз его мысли ускользали в сторону Хенрик и ведущегося следствия. Ему хотелось знать, что придумал пан прокурор Теодор Шацкий.
Наконец телефон зазвонил.
– Говорит Игорь. Я все получил. Переслать вам факсом весь документ?
– Не преувеличивай, у меня есть более интересное чтение, – он заложил книгу Дэвиса открыткой, которую получил от дочери, живущей в Санта-Фе, и положил ее на столик возле кресла. – Можешь вкратце.
– Фактическое состояние есть фактическое состояние. Ничего такого, чего бы мы не знали. Хенрик плюс терапевт плюс трое пациентов. Пациенты ранее не знакомы, терапевт лечил Теляка индивидуально в течение полугода. Приехали на место в пятницу…
– Не томи. Следовательские версии?
– Первая: Хенрик был убит случайно, человеком, совершившим кражу со взломом.
– Это нас не волнует. Следующая?
– Убийцей был один из пациентов или терапевт. Каждый из них имел возможность, но никто, как следует из собранного доказательного материала, не обладает мотивом, который мог бы стать основанием для совершения убийства. По крайней мере – прямым. Некоторые улики показывают, что терапия шла тяжело. Под влиянием эмоций кто-то из пациентов мог лишить жизни Хенрика.
– Что за херня? – взорвался он. – Люди убивают друг друга по пьяни или ради денег. А говорили, Шацкий неплох. Что ж, очередное разочарование. И что планирует наш беловолосый прокурор?
Ему пришлось немного подождать, пока Игорь нашел необходимый фрагмент.
– Планирует обратиться к помощи эксперта по вопросу о терапевтической технике, применявшейся к пострадавшему, а также исследовать его окружение, профессиональное и товарищеское, чтобы подтвердить или исключить наличие более ранних контактов со свидетелями. Кроме этого, рутинные действия, бла-бла-бла.
Он громко чмокнул.
– Так, это уже хуже.
– Я бы этим не озабочивался, – заявил Игорь.
– Почему?
– Хенрик не был особенно активным ни в товарищеских, ни в профессиональных делах, с нами он встречался от случая к случаю. Допросят нескольких друзей, может, контрагентов «Польграфэкса». Не думаю, чтобы нам это чем-то грозило. Будем держать руку на пульсе и получать свежую информацию из комендатуры и прокуратуры. Помимо этого есть более важные и гораздо более сложные дела на нашу голову.
Он согласился с Игорем. Они не могли посвятить делу Телята ни больших сил, ни значительных средств. А поскольку все указывало на то, что дело расползется по костям и единственным его эффектом будет очередное NN в статистике Министерства юстиции, действительно не стоило сильно озабочиваться.
Раздел пятый
Четверг, 9 июня 2005 года
По Японии триумфально шествует экологический бюстгальтер – мало того что после соединения чашечек возникает модель земного шара, он еще целиком подвержен экологической биодеградации. Плечики через несколько лет превращаются в компост. Исследования показывают, что 37 процентов поляков предпочитают сливочное мороженое, 25 – ванильное, а 22 – шоколадное. Тем временем в Африке 2500 человек ежедневно умирают от голода и недостатка воды, сообщил Боно шефу Европейской комиссии. Польские железные дороги угрожают забастовками. Профсоюзы соглашаются на реструктуризацию с человеческим лицом, а не такую, что вызовет «террор и нужду». Цимошевич «думает о том, чтобы изменить решение», Качиньский I опровергает информацию, будто он назвал депутата Зигмунта Вжодака «люмпом», а Качиньский II запрещает на этот раз митинги равенства; гомосексуалисты призывают к общественному неповиновению. В предпоследнем туре Высшей лиги «Легия» победила переходящую во вторую лигу «GKS Катовице», а Дариуш Декановский попал в Галерею славы Клуба болельщиков на Лазенковской за 101 проведенный матч и 45 забитых голов. Стражи порядка начали патрулировать Старувку
[59] в мелексах
[60], вызывая еще больший смех, чем обычно, а полиция задержала убийцу двадцативосьмилетней женщины. Пара познакомилась через Интернет, мужчина после убийства украл компьютер, обнаруженный полицией в его доме, где он жил с беременной женой. Больница на Банаха из-за отсутствия денег начала отсылать домой больных раком. Максимальная температура – 16 градусов, холодно и пасмурно, дождя нет.
1
Яйцо вкрутую в татарском соусе с большим количеством зеленого горошка. Нет в Варшаве юриста, который не знал бы этого деликатеса, культовой позиции в меню буфета окружного суда столицы.
Теодор Шацкий взял две порции – для себя и Вероники, поставил их на пластиковый поднос рядом с двумя кофе-заливайками и отнес к столику. Ему недоставало старого судебного буфета – большого зала высотой десять метров, с пожелтевшими от старости, грязи и жира стенами, наполненного запахом жареных блинчиков и плохих сигарет. Он был заставлен металлическими столиками и напоминал зал ожидания в провинциальном вокзале. Магическое место, подъем на его высокую лестницу, ведущую в буфет, был сродни взгляду в микроскоп на поперечное сечение главной артерии польской системы справедливости. Судьи обычно сидели поодиночке на галерее, за обедом из двух блюд. Адвокаты – как правило, за совместным кофе, с ногой, закинутой на ногу, сердечно приветствующие друг друга, но в то же время небрежно, как бы нехотя, как если бы они зашли в клуб на сигару и стаканчик виски. Свидетели из столичного полусвета, местные знаменитости и исхудалые женщины в вечернем макияже – чувствующие себя здесь так же уверенно, как в любом другом месте. Мужчины, склонившиеся над куском мяса, и женщины, цедящие минеральную воду из бутылки. Семьи пострадавших – серые, грустные, чудом выбирающие каждый раз самый скверный столик и подозрительно глядящие на всех вокруг. Прокуроры – глотающие в одиночку что попало, лишь бы скорее покончить с едой. Они понимали, что им не успеть и что при самой активной деятельности все равно будет мало, всегда что-то останется на следующий день, и так расписанный по минутам. Они приходили в бешенство от каждого объявляемого перерыва, слишком короткого, чтобы успеть что-нибудь сделать, и слишком долгого, чтобы спокойно его переждать. Судебные журналисты, толпящиеся у столика, где не хватало места для всех чашек кофе, пачек сигарет, пепельниц и тарелок с окурками. Чересчур шумные, обменивающиеся шутками и анекдотами, время от времени вскакивающие при виде знакомого юриста, чтобы поприветствовать его, отозвать в сторонку, шепотом задать вопрос. Остальные глядят в их сторону в надежде услышать что-то новое, чего еще не знают.
