Журналист стряхнул пепел в полную до краев пепельницу.
– Я слышал, вы ведете следствие по делу об убийстве на Лазенковской.
– У меня как раз было дежурство. Я думал, вы не занимаетесь текущей уголовщиной.
– Коллеги говорили, это интересное дело.
– Я думаю, вам следует быть осторожнее с вашими полицейскими источниками, – сказал Шацкий, намекая на недавнюю громкую аферу, когда «Выборча» в понедельник опубликовала статью о банде в Главной полицейской комендатуре, во вторник и среду стояла на своем, несмотря на очередные опровержения, а в пятницу разоблачила своих осведомителей, сказав, что те сознательно ввели ее в заблуждение. Для Шацкого это было доказательством правильности его главного принципа в общении с прессой: никогда не говорить ничего, о чем бы они и так не знали.
– Пресса тоже совершает ошибки, пан прокурор. Как любая власть.
– Разница в том, что прессу мы не выбираем на всеобщих выборах, – отрезал Шацкий. – История учит, что самозваная власть совершает максимальное количество ошибок. И хитрее всех их затушевывает.
Журналист улыбнулся под усиками и погасил сигарету.
– И все же она действует, не так ли? До встречи в зале, пан прокурор.
Шацкий кивнул ему, вернулся в холл и посмотрел на старинные часы, висевшие на стене над раздевалками. Поздно. А ему еще столько нужно сделать. Он снова чувствовал себя усталым.
2
Теодор Шацкий уселся на кровать, на которой почти две ночи провел Хенрик Теляк. Вынул из портфеля протокол осмотра места, снова пролистал его, хотя уже делал это раньше. Ничего, одни общие места. Который раз. Разочарованный, он отложил протокол и огляделся в темном помещении. Кровать, столик у кровати, лампочка, коврик из ИКЕА, неглубокий шкафчик, зеркало на стене, крест над дверями. Не было даже стула. Единственное окошко с двумя ручками, на его раме облезала краска, а стекло просило, чтобы его вымыли снаружи.
До этого Шацкий осмотрел другие комнаты – все они выглядели одинаково. По пути на Лазенковскую он думал, вероятно, что-то его вдохновит, появится какая-нибудь подробность, которая подскажет, кто убийца. Ничего подобного. Со двора – теоретически запираемого на ночь, но Шацкому не верилось, что за этим кто-то следил, – некрасивые коричневые двери вели в холл. Из холла можно пройти в трапезную и зал, где был найден труп, либо дальше по узкому коридору, ведущему в комнаты (всего их семь) и туалет. Далее находился еще один холл с переходом в другую часть монастыря. Хотя Шацкий не был уверен, что слово «монастырь» тут подходит. Если смотреть на здание наружи – то да. Однако внутри это была скорее запущенная, давно не ремонтировавшаяся контора. Темная и унылая. Переход перегораживали двустворчатые сосновые двери, никогда не открывавшиеся.
Безнадега, подумал Шацкий. Когда полиция обыскивала эти помещения, а также личные вещи всех свидетелей сразу после нахождения трупа, не нашли абсолютно ничего, что могло бы иметь связь с делом. Ничего, что можно было бы счесть уликой или хотя бы ее тенью. Безнадега. Если завтра визит к эксперту ничего не даст, нужно с понедельника садиться за наркотики.
Он подскочил, когда внезапно открылись двери и в них показался ксендз Мечислав Пачек. Кузнецов был отчасти прав, говоря, что все они выглядят как страстные онанисты. Ксендзы, с которыми Шацкий встречался за свою карьеру, всегда казались ему слегка расплывчатыми, с туманным взором и некоторой мягкостью, как если бы они подолгу сидели в ванне с горячей водой. Ксендз Пачек со своей дружелюбно озабоченной улыбкой ничем не выделялся на их фоне. Скажем так, почти не выделялся. Он говорил быстро, без священнической торжественности, а в разговоре производил впечатление делового и быстрого. Шацкий признал, что духовному пастырю нечего сказать, что могло бы помочь делу. Очередное разочарование.
– Вы что-нибудь открыли? – спросил ксендз.
– Увы, нет, прошу прощения у ксендза, – ответил Шацкий, вставая с кровати. – Похоже, лишь чудо способно продвинуть следствие вперед. Если ксендз может чем-то помочь в этом направлении, – он выразительно показал рукой вверх, – я буду признателен.
– Вы выбрали верную сторону, пан прокурор. – Ксендз сплел пальцы, как если бы собирался опуститься на колени и начать молитву в пользу следствия. – Это значит, что у вас могущественные союзники.
– Возможно, настолько могущественные, что они даже не знают, что где-то там, в окопах, несколько солдат союзнической армии пытаются бороться с превосходящими силами врага. Вероятно, они решили, что данный участок фронта потерян, и перенесли огонь на другое направление?
– Вы не один из солдат, пан прокурор, а поручик великой армии, и силы врага не так велики, ваш же участок фронта всегда будет одним из самых важных.
– А я не мог бы получить карабин, который не дает осечек?
Ксендз Пачек рассмеялся.
– Об этом пусть пан попросит сам. Но я могу вам дать нечто другое. Не знаю, пригодится ли, вчера мы нашли это в часовне. Я собирался позвонить в полицию, но подумал, что раз вы придете, могу отдать это вам. Считаю, что владельцем была несчастная жертва, на обороте есть надпись: «Хенрик Теляк». А в газетах писали, что беднягу звали Хенрик T.
Сказав это, он подал Шацкому маленький серебристо-красный цифровой диктофон.
Прокурор взял его в руки и невольно поглядел на крест, висящий над дверями.
Даже верить не хочется, подумал он.
3
В следственной комнате комендатуры на Волчьей собрались: Шацкий, Кузнецов, диктофон Телята и запасные пальчиковые батарейки.
– Ты умеешь им пользоваться? – спросил полицейский, вертя в огромной руке электронный гаджет.
Шацкий забрал у него диктофон.
– Любой сумеет. Это магнитофон, а не томограф.
– Да-а-а? – Кузнецов откинулся на кресле и скрестил руки на груди. – А куда вставляют кассеты?
Шацкий слегка улыбнулся. Ровно настолько, чтобы показать, что он понял шутку. Полицейский закатил глаза и потянулся за лежащей на столе тетрадкой из шестнадцати страниц с таксой на обложке. Открыл ее на первой станице и вывел красивыми буквами: «Урок 1. Тема: Прослушивание магнитофона без кассеты».
– Уже можно? – спросил Шацкий. – Или сперва сходим на «зет-петы»
[65]?
– Хрен с ними, с зет-петами – заговорщически прошептал Олег. – Пошли лучше в раздевалку. У девочек там вай-фай. Анка обещала, что за батончик покажет мне сиськи без лифчика.
Шацкий не комментировал. Только вопросительно поднял брови. Кузнецов вздохнул и кивнул.
Шацкий нажал кнопку «play» с таким напряжением, будто на диктофоне было записано, по меньшей мере, чистосердечное признание убийцы. Из динамика сначала долетел шелест, потом неожиданно высокий голос Телята:
