Он повернулся и столкнулся с Моникой.
– Ты потерял голову, Теодор, – рассмеялась она. – Бегаешь взад-вперед, меня не замечаешь. Уж не думаешь ли ты, что в такой день я буду сидеть внутри? Меня бы там видели слишком мало людей, – говоря это, она повернулась на каблуках тех самых сандалий, которые он вчера похвалил.
Он подумал, что ему нужно забыть все, что он говорил о ее фигуре. Ноги не были кривыми, плечи – слишком широкими, а грудь – маленькой. Все в ней показалось ему идеальным, и это не могло быть заслугой единственно льняного платьица. Разрезанного во всех местах, где полагались разрезы. Ему вспомнилась советская сказка, где хотели проверить ум героини, приглашая ее прийти в замок одетой и раздетой одновременно. Хитрая девушка прибыла одетая в рыбацкую сеть. Моника, стоящая под солнцем, казалось, была одета ненамного щедрее. Они сели за столик, и он все еще мог различить ее фигуру на фоне белого белья.
– Ты и вправду переоделась, – начал он с дурацкой фразы.
– Тебе не нравится?
– Я просто жалею, что не взял фотоаппарат.
– Не страшно, я могу еще когда-нибудь надеть его для тебя.
– Только без белья, – ляпнул он автоматически и чуть не убежал. Это ведь не Вероника, идиот, а девушка, которую ты знаешь без году неделю. Опомнись.
– Гм, я не знала, что мы так хорошо знакомы, – сказала она, смеясь и явно довольная, что потрясло его почти так же, как собственный текст. Он начал извиняться, но она еще громче засмеялась и приложила палец к его губам, чтобы он перестал.
– О’кей, уговор дороже денег, – сказала она и откинулась на свой стул.
– Какой уговор? – спросил он бессознательно, еще чувствуя ее палец на губах.
– Без белья.
Tu l’as voulu, George Dandin
[94], подумал он.
6
Без четверти шесть он вошел в садик. Хеля бросилась ему на шею с такой радостью, как если бы они не виделись десять месяцев, а не десять часов. Она была последней. Пани Марта, к счастью, ничего не сказала, только выразительно посмотрела на него.
Дома он позволил малышке включить телевизор: чувствовал себя слишком виноватым, чтобы что-нибудь ей запрещать, и слишком рассеянным после встречи в «Шпильке», чтобы с ней поиграть. С Моникой они беседовали, главным образом, о работе. Она расспрашивала его о мельчайших подробностях, говоря, что это нужно для книги. Ее интересовали не столько технические детали работы прокурора, сколько сопутствующие ей эмоции, и благодаря этому их встреча стала более интимной, чем ему хотелось бы. К тому же она все время переплеталась с флиртом.
– Одного не понимаю, – сказала она на прощанье. – Ты – государственный чиновник, тебе тридцать пять лет, у тебя жена, ребенок и седые волосы. Но ты можешь мне объяснить, почему я думаю только и исключительно о тебе?
Он ответил, что его это тоже удивляет, как и тот факт, что, очевидно, это справедливо в равной степени для обеих сторон. И убежал.
Дома он попытался дозвониться до капитана милиции в отставке Стефана Мамцажа, но телефон был неисправен или отключен, потому что он слышал лишь повторяющееся сообщение, что соединение невозможно. Вероника вернулась за несколько минут до семи, и он решил, что повод в лице Мамцажа прекрасно подходит, чтобы вырваться из дома. Он боялся, что жена прочтет в его глазах все произошедшее в тот день после полудня, каждое услышанное и сказанное им слово.
Олег был прав: они оказались соседями. Отвратительный десятиэтажный блок на улице Млота он видел – увы – ежедневно из своих окон. Добраться до него можно за пару минут. Он набрал «46» на домофоне, но никто не ответил. Хотел вернуться, когда к подъезду подошел кудлатый подросток с умным и красивым, но несколько прыщеватым лицом и восьми-девятилетняя блондинка с чертиком в глазах. Хеля наверняка полюбила бы ее с первого взгляда.
– У него не работает домофон. Я вас впущу, – сказал мальчик и набрал код.
Шацкому следовало поблагодарить, но он оцепенел. Всегда так реагировал, когда имел дело с калеками. Милый подросток сказал это невероятно медленно, растягивая гласные до бесконечности. Фраза в его исполнении была такой длинной, что он разделил ее на три этапа, набирая воздух в перерывах. «У него не работает» – вдох, «домофон» – вдох, «я вас впущу». Бедный ребенок. Наверное, у него какой-то дефект центра речи, но, пожалуй, это все. Родители не доверили бы ему маленькую сестру, если бы он был умственно отсталым.
Он пришел в себя и поблагодарил, стараясь говорить медленно и выразительно, но мальчик поглядел на него как на сумасшедшего, а девочка влетела через открытые двери на лестничный пролет.
– Догонишь? – спросила она брата, все время подпрыгивая. Возможно, у нее была суперактивность. Шацкий подумал, что судьба наградила семью красивыми, но больными детьми. Вместо ответа брат посмотрел на нее с сочувствием.
– Ты не хочешь догонять, потому что толстяк, – выпалила она, когда они втроем ожидали лифт.
Мальчик улыбнулся, обратившись теперь к нему:
– Пожалуйста – фух, не обращайте внимания – фух. Она еще – фух, маленькая.
– Я не маленькая! – закричала та.
Втроем они зашли в лифт. Мальчик посмотрел на него вопросительно.
– Сорок шесть, это на каком? – спросил Шацкий.
– На пятом, – хлопчик нажал кнопку. Лифт был старый и изношенный, в нем пахло мочой. К несчастью, через минуту ему пришлось убедиться, что, скорее всего, это была моча капитана Мамцажа или его знакомых.
– Я не маленькая, – еще раз прошептала маленькая блондинка и со злостью пнула брата ногой.
– Ты – фух, маленький – фух, Карличек, – сказал он, не переставая улыбаться, что доводило девочку до исступления, и попытался ее погладить.
– Оставь меня! – хлопнула она его по руке, что, конечно, не произвело на подростка никакого впечатления. – Я тебя накажу, вот увидишь! Не позволю тебе есть сало, карапуз…
Теодора Шацкого необычайно забавляла эта дискуссия, но, увы, лифт остановился. Симпатичные попутчики вышли вместе с ним и исчезли за дверями одной из трех квартир на этаже. На прощанье мальчик взглянул на Шацкого с удивлением, а потом на дверь, перед которой он стоял. Прокурор понял этот взгляд. На двери отсутствовали замки, она была приоткрыта, и оттуда несло мочой. На пороге спокойно сидели два рыжих таракана. Капитан Мамцаж явно не был любимцем соседей.
Звонок не работал. Он сильно постучал. Предполагал, что никто не отзовется, но в дверях очень быстро появился исхудалый… появилась исхудалая… Шацкий только по сережкам догадался, что перед ним женщина. Она могла бы без грима сыграть пани Морлокову в экранизации «Машины времени». Выглядела шестидесятилетней, хотя с таким же успехом могла иметь и сорок лет. Квадратная фигура, квадратное крестьянское лицо, густые черные волосы, вероятно, обстриженные самостоятельно. Злой вгляд.
