Теодор Шацкий стал энергично расхаживать перед своим пражским блоком, кружа вокруг зеленой лавки и бетонной помойки и в тысячный раз задавая себе – иногда вслух и с добавлением слова «курва» – вопрос: возможно ли это? Действительно ли возможно?
Раздел девятый
Вторник, 14 июня 2005 года
Новый мировой рекорд в беге на 100 метров. Спортсмен с Ямайки Асафа Пауэлл пробежал в Афинах дистанцию, равную диаметру площади Конституции, за 9,77 секунды. В Польше, как и в двенадцати других европейских странах, финишировала крупная полицейская акция «Ледокол», направленная против педофилов и начавшаяся с исследования форумов в Интернете. Произведены обыски в 150 домах и квартирах, задержаны 20 человек. Газеты не сообщают, оказались ли осужденные за преступления педофилы в стенах тюрьмы в Ловиче, где заключенные сыграли футбольный матч с духовными из местной семинарии. Выигрывавшие in spe
[99] ксендзы в конце игры уступили заключенным со счетом 1: 2. Кроме того, Общество стрельцов в Ловиче, во главе с бургомистром – депутатом от LSD
[100], устроило соревнования в стрельбе по мишени с изображением Иоанна Павла II. Они объяснили, что сделали это в честь Папы Римского, но оппозиция требует голову бургомистра. Для политического равновесия в Белостоке лишили работы преподавателя Высшей экономической школы за принуждение студентов подписать письмо в поддержку Ропака Гертыха, чтобы тот мог стартовать в качестве кандидата на президентских выборах. В Варшаве появились охранники, патрулирующие парк в Повисле на роликовых коньках. Максимальная температура в столице – 27 градусов, дождя нет, безоблачно. Идеальный июньский день.
1
Прокурор Теодор Шацкий был в бешенстве, когда, наконец, выбежал из здания суда на Лешне. Он давно не переживал такого дня, когда все складывалось против него. С утра поссорился с Вероникой, доведя ее до слез, а заодно и Хелю, бывшую свидетельницей скандала. Хуже всего, что он не помнил, о чем шла речь. Более того, был уверен, что когда они стали кричать друг на друга, уже не помнили, с чего все началось. Он встал довольно рано, плохо выспавшийся, с намерением пойти в бассейн. Чувствовал, что ему нужно хорошенько утомить себя, чтобы хоть на минуту выбросить из головы мысли о деле Телята. Он разбудил жену поцелуем, приготовил кофе, потом долго не мог найти свои очки для плавания, хотя был твердо уверен, что в последний раз положил их в шкафчик с бельем. Рылся во всех ящиках и ворчал, а Вероника пила кофе в постели и посмеивалась над ним, что, может, он так давно был в бассейне, что очки высохли из-за отсутствия воды и рассыпались в порошок. Он выпалил: в том, что касается заботы о себе, ему как раз не в чем себя упрекнуть. Потом покатилось… Кто из них что делает, кто чего не делает, кто от чего вынужден отказаться, кто приносит себя в жертву, у кого более важная работа, кто больше занимается ребенком. Последнее замечание его особенно задело, и он прокричал, что не помнит, чтобы главной обязанностью отца было воспитание маленьких девочек, и что он, к сожалению, не может делать всего за нее, что ее, по-видимому, огорчает. И вышел. В бассейн он опоздал, к тому же ему расхотелось плавать, да и очков не было, а без них в глазах у него щипало от хлорированной воды. Только и радости, что во время ссоры он не думал о Теляке.
С работы он позвонил приятелю со студенческих лет. Марек одно время работал в пригородной прокуратуре, кажется, в Новом Дворе Мазовецком, а потом был откомандирован по личной просьбе в следственный отдел ИНП
[101]. Увы, Марек не только оказался в отпуске на озере у Нидицы, но и вел себя достаточно холодно, посоветовал Шацкому придерживаться официальных служебных путей.
– Прости, старик, – сказал он без тени сожаления, – но со времен Вильдштейна
[102] все изменилось. Мы боимся проверять что-либо на стороне, после могут возникнуть проблемы. Нам смотрят на руки, страшно даже попросить проверить что-нибудь в архиве. Напиши заявку, а потом позвони, и я постараюсь, чтобы ответа пришлось ждать не очень долго.
Выяснилось, однако, что «не очень долго» – минимум неделя. Шацкий холодно поблагодарил приятеля и предложил в конце разговора, чтобы Марек не стеснялся ему звонить, если появится необходимость. Тут-то я тебе, курва, и отомщу, подумал он, выслушивая традиционные заверения, что когда-нибудь они вместе посидят за пивом и вспомнят былые времена.
Он пробовал дозвониться и до Олега, но мобильник не отвечал, а в комендатуре ему сказали, что у комиссара важные семейные дела и он будет только после двенадцати.
Он закурил первую сигарету, хотя не было еще и девяти.
Что-то толкнуло его позвонить Монике. Она была в восторге и уверяла его, что давно на ногах, хотя он чувствовал, что разбудил ее. Шацкий был настолько озабочен убийством Телята, что даже не пытался флиртовать. Довольно официальным – как ему показалось – тоном он спросил, нет ли у нее знакомых или журналистских контактов в архиве ИНП. Невероятно, но они нашлись. Ее бывший парень со времен лицея закончил истфак, а потом приземлился среди километровых полок дел эсбековского архива. Шацкий не мог поверить своему счастью, пока она не сказала, что когда в последний раз виделась с приятелем, у того родился ребенок с синдромом Дауна и, возможно, он сменил работу на более прибыльную. Но обещала позвонить. Ему было пора идти в суд на начало процесса Глиньского к девяти тридцати, и он с сожалением закончил разговор.
Шацкий появился в зале в четверть десятого. В десять пришла протоколистка и объявила, что тюремная машина с арестантом сломалась на Модлиньской, перерыв до полудня. Он съел яйцо под татарским соусом, выпил кофе, выкурил вторую сигарету, прочитал газету вместе с новостями экономики. Тоска, тоска, тоска. Его заинтересовала лишь дискуссия о шедеврах архитектуры ПНР. Архитекторы считали, что их следует считать памятниками и взять под защиту. Хозяева зданий Центрального комитета и Дворца культуры и науки запаниковали: если придется бороться за разрешение пробить любую дырку в стене, у них никто никогда не арендует даже студию и здания превратятся в вымершую пустыню. Шацкий кисло подумал, что если бы сразу после восемьдесят девятого года Дворец культуры взорвали, не было бы проблемы, а в Варшаве уже построили бы настоящий культурный центр. Или еще больший Купеческий торговый центр. Черт его знает, в этом городе, порожденном «третьим миром», ни в чем нельзя быть уверенным.
В полдень перерыв продлили до тринадцати часов. Олег появился на работе, но Шацкий не хотел говорить по телефону, к каким выводам он пришел. Просил только не наезжать больше на Рудского и его компанию и продолжить исследование прошлого Телята, поскольку в нем, скорее всего, кроется ключ ко всему делу. Кузнецов не был готов говорить о следствии, признался только, что опоздал на работу, потому что у них с Наталией есть традиция: во второй вторник каждого месяца устраивать себе «беззаботное утро».
