Теодор Шацкий никогда об этом не задумывался. Даже не слышал, чтобы кто-нибудь так рассуждал. Но он должен был признать, что все звучало правдоподобно. Он спросил, чего могли требовать от молодого студента эсбековские киллеры, которых наверняка привлекали в случае необходимости.
– Я уже говорил: либо старики, либо ошибка. Чем занимались его родители?
– Тоже странно, – пробормотал Шацкий. – Но я не имею понятия. Интеллигентный дом, они могли быть юристами или врачами. Мне еще не удалось их найти, пропали. Есть разные фантастические предположения, но, вероятнее всего, они забрали младшую дочь и уехали за границу. Это лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации.
– Наверное. Во всяком случае, тебе следует знать, что дебилы на красных не работали. Открытое покушение, как в случае ксендза Попелушки, означало громкий скандал, судебный процесс и бурю на Западе. А если у кого-нибудь внезапно погибала мать во время грабежа – так случилось с Анелей Песевичовой, – что ж, несчастья ходят парами. У кого-то ребенок потерялся или попал под машину, у кого-то жена сгорела во время пожара квартиры. Несчастный случай. Но те, кому было адресовано послание, наверняка его понимали. Знаешь, в какой день убили мать Песевича?
– Ну?
– Двадцать второго июля
[112]. Думаешь, случайно? Некоторые характерные черты этих убийств – способ связывания, важная дата – были как бы автографом красных убийц. Когда убили твоего Сосновского?
– Семнадцатого сентября
[113].
– Вот видишь. Какие еще вопросы?
У Шацкого пересохло во рту. Он попросил стакан воды.
– Ты два раза повторил, что это случайность. Так действительно бывает?
– Да. К сожалению. Запомни, офицеры не ходили «на работу». Иногда через посредников нанимали обычных уголовников, чтобы не пачкать рук. А бандит есть бандит. То ли неправильно прочитал адрес, то ли квартиру перепутал, а то и офицеры не разобрались в деле и отправили не туда, куда нужно. У нас документированы такие случаи. Тем более потрясающе, что те, кто с ними сражался, а также их семьи, знали, чем рискуют. А эти не имели с ними ничего общего и жили себе спокойно. Но это также означает, что в тоталитарные времена никто не может жить спокойно. И что отказ от борьбы, попытка спрятать голову в песок никого не оправдает и не способна защитить.
Теодор Шацкий собирал в мыслях полученную информацию. Можно принять, что Сосновского убили эсбеки. Возможно, в связи с деятельностью родителей, о которой он не имел понятия. Дата его убийства была счастливой для Телята. Почему? Он замешан в этом убийстве? А может, эта смерть была ему выгодна? Прокурор спросил Венцеля.
– А где этот Теляк работал?
– Был директором полиграфической фирмы со звучным названием «Польграфэкс». Дела у него шли неплохо. Мы узнали, что он отложил кругленькую сумму и застрахован еще почти на столько же.
Венцель начал смеяться.
– А ты знаешь, кто собственник «Польграфэкса»? Шацкий не знал.
– Польские предприятия азартных игр. Они известны тем, что имеют почти монопольное право на организацию казино в Польше. А также тем, что ни один прокурор или налоговый инспектор не в состоянии влезть им в жопу. А еще тем, что там полным-полно функционеров. Если ты задумывался, был ли Теляк замешан в спецслужбы ПНР, перестань сомневаться. Наверняка был. Вопрос, замешан ли он в убийстве мальчика. И не из-за этого ли его впоследствии убили. Но тут я тебе не помогу. Могу попытаться проверить, был ли Теляк офицером СБ в восьмидесятые, но если он работал в «D», все наверняка вычищено.
– Уничтожено?
– Шутишь? Такие вещи не уничтожают. Документы лежат в сейфе какой-нибудь виллы в Константине
[114].
Шацкий попросил разрешения закурить. Можно было только снаружи. Он вышел на узкий балкончик. Духота и полное безветрие, все казалось липким. Небо затягивали фиолетовые тучи, и он надеялся, что в конце концов разразится серьезная буря. Все с тоской ожидали этого. Шацкий почувствовал спокойствие. С каждой мыслью очередной элемент становился на свое место, в кубике Рубика два цвета уже сложены. Правда, много соединительных частей – лишь его предположения, а не улики, не говоря о доказательствах, но он чувствовал, что это дело не превратится в очередной NN на полке. Вспомнил, что ему нужно поговорить с Венцелем о чем-то еще.
– Обо мне расспрашивали, – сказал он, вернувшись на кушетку.
Венцель причмокнул.
– Это легко предвидеть. Я думаю, ты находился под наблюдением с того момента, когда они узнали, что ты будешь вести следствие. Теперь они хотят приблизиться, чтобы в случае чего мгновенно отреагировать.
– Много ли им известно?
– Лучше предположить, что все. Даже если ошибешься, то не слишком.
Шацкий покивал. Боже правый, он все еще не мог поверить, что это происходит на самом деле.
– А кто «они»? – спросил он.
– Хороший вопрос. Я много о них знаю, но все равно недостаточно. Ты читал «Досье Одессы» Форсайта
[115]?
Он кивнул.
– Стало быть, знаешь, что «Одесса» – общество бывших членов СС, создавших после войны тайную организацию, чтобы поддерживать прежних товарищей по оружию. Деньги. Должности, бизнес, помощь скрывающимся, ложные следы, левые бумаги, новая внешность, иногда ликвидация тех, кто о многом догадывался. Или тех, кто чересчур стремился к раскрытию правды. И хотя я знаю, что аналогия здесь весьма далекая, у нас тоже есть своя – назовем ее «Одесба», функционирующая, вероятно, даже лучше, чем «Одесса». Нашим офицерам не пришлось удирать в Аргентину, на них никогда по-настоящему не охотились, а робкие попытки следствия пресекались в зародыше. Даже заказчиков убийства Попелушко не удалось посадить, не говоря о сотнях – кто знает, может, и тысячах, – менее громких дел. Подумать только: прекрасно организованная сеть, масса информации с крючками почти на каждого, доставаемые в нужный момент дела, большие деньги – как из прошлого, так и наезды на госимущество, и успешно проводимый уже шестнадцать лет бизнес. Знаешь, как называется такая организация?
– Мафия.
– Совершенно верно. Пожалуй, единственная мафия, которую можно сравнить с лучшими итальянскими образцами. Именно это – «они». Так что если ты хочешь до них добраться, сразу откажись от этой мысли. Утром ты об этом подумаешь, а вечером будешь плакать возле трупа своей дочери. Но поскольку без этого ты не сможешь раскрыть свое дело, отложи его на полку. Жизнь дороже.
