– А ты?
– Я один из тех, кто занимается эсбековскими преступлениями. По правде говоря, окружение считает меня безумцем и трахнутым эсбекодавом. Никто не поддерживает, мои исследования игнорируются. Меня это не удивляет. ИНП – организация номер один в списке подвергнутых инфильтрации «Одесбы». Даже в большей степени, чем – при всем моем уважении – прокурорский надзор. Конечно, они знают обо всем, что я делаю, но считают меня неопасным. Кроме того, я смертельно болен, хотя по мне и незаметно: еще два года жизни, не больше. Я много знаю, но отдаю себе отчет в том, что при моей жизни это не будет опубликовано. Может, когда-нибудь потом, когда все они вымрут, какой-нибудь историк использует то, что я собрал.
– Ты преувеличиваешь, – сказал Шацкий. – Тут не Сицилия. Наверное, речь идет о нескольких типах, которые арендуют под чьим-то прикрытием бюро в Варшаве и там забавляются игрой в великих и страшных эсбеков, потому что утащили из картотеки несколько досье. Я буду делать свое дело.
Венцель криво улыбнулся.
– Преувеличиваю? Поправь меня, если я ошибаюсь: не взорвалась ли в восемьдесят девятом году некая бомба «K», в результате чего внезапно испарились все гребаные красные аппаратчики, солдафоны на советских поводках, эсбеки, персональные источники информации, секретные сотрудники и вообще вся тоталитарная голота? Вот что я тебе скажу: тебя подкупят либо запугают. Может, уже сегодня, как только узнают, что ты со мной разговаривал. Так, на всякий случай.
– Ты меня не знаешь.
– Я знаю тех, кто был до тебя. Таких же непоколебимых. Все говорили, что я их не знаю. С той поры я ничего не слышал ни о них, ни о делах, которые они вели. Я не имею к ним претензий. Просто жизнь такова, что когда лично у тебя есть возможность много получить либо много потерять, ты можешь изменить свое мнение.
2
На работе он начал с того, что договорился о встрече на следующий день с доктором Иеремиашем Врубелем. В голове появилась безумная мысль организовать следственный эксперимент, но чтобы его провести, нужно уточнить подробности с доктором. Забавно, но Врубель, так раздражавший его высокомерием и солеными шутками во время разговора, остался в его памяти симпатичным и достойным доверия человеком. Он охотно встретился бы с ним снова.
Потом он позвонил Кузнецову. Полицейский в виде исключения снял трубку, как всегда без восторга.
– Теоретически чуть-чуть, практически такой большой ноль, что в него можно было бы вложить все бабки, прокрученные командой Пискорского, в десятизлотовых купюрах, – ответил он на вопрос о прогрессе в расследовании прошлого Телята. – Мы нашли его коллег по лицею, которые помнят лишь, что такой был. Нашли коллег по университету, сообщивших ровно то же самое. Нашли коллег из Варшавского графического предприятия, куда Теляк попал после учебы. Большинство вообще его не помнит, только один мастер сказал, что он быстро учился и интересовался новыми технологиями. В то время это означало струйные принтеры, если я не ошибаюсь, впрочем, понятия не имею.
– Оставь в покое Телята, – сказал Шацкий после минутного колебания. – Мы ничего там не найдем. Похоже, мы роемся в прошлом не тех людей.
– Прекрасно, – Олег не скрывал огорчения. – Но если ты хочешь, чтобы мы искали теперь коллег по лицею еще кого-нибудь, найди себе другую районную комендатуру или обратись за помощью в KSP.
– Не сердись. Это мелочи. И, возможно, последние следственные действия в этом деле. Послушай, – понизил голос Шацкий и огляделся, нет ли кого в кабинете; ему вспомнились рассказы Подольского и Венцеля. – А впрочем, это не телефонный разговор. Нам нужно поговорить с глазу на глаз.
– О’кей, я и так собирался выйти на минутку, могу зайти на Кручую.
– Нет, это нехорошо. Давай встретимся на лестнице перед Министерством сельского хозяйства. Через четверть часа.
Кузнецов театрально вздохнул, уныло прошептал «хорошо» и положил трубку.
Шацкий потратил четверть часа, чтобы записать то, что услышал от Венцеля, и предаться собственным гипотезам.
Он задумался, чего конкретно хочет от Кузнецова и что, собственно, собирается ему предложить. Может, он рассуждает как параноик? Похоже на то. Конечно, он расскажет ему все, и вместе они обсудят, как действовать дальше. Они всегда так делали. Шацкий вырвал страничку из записной книжки и разделил ее на две части: на одной написал фамилии лиц, фигурирующих в деле, на другой – условно – людей, имеющих связь с убийством 1987 года. Можно ли их как-нибудь соединить? Или, исключая, возможно, Теляка, существуют какие-то связывающие их звенья? Теперь он был убежден, что звенья есть, по крайней мере одно. Но не исключал варианта, что это ложный след. Или что особа, связывающая обе истории, не будет той, о которой он думает. К счастью, у него была идея, как это проверить.
Традиционно, когда он уже стоял в дверях, зазвонил телефон.
– Это пан прокурор Теодор Шацкий? – проговорил мягкий старческий голос. Прокурор не узнал его.
– Я слушаю. Кто говорит?
– Я старый знакомый Хенрита Телята, мы когда-то работали вместе в одной фирме. Думаю, нам следует побеседовать. Через полчаса я буду ждать вас в итальянском ресторанчике на Журавьей – в том, что между Кручей и Братской. Надеюсь, вы еще не ели, и с удовольствием приглашаю вас на обед.
Венцель был прав. Уже сегодня.
3
Он заказал воду и стал ждать. Ему хотелось кофе, но он выпил уже две чашки, а в этот день давление – и атмосферное, и собственное – безумствовало. Он и так не отказался бы от маленького эспрессо после еды, дополнительный кофе теперь был бы глупостью.
Он знал об этом, но все равно страдал. Забавно, как мелкие привычки становятся навязчивыми идеями.
Прокурор Теодор Шацкий пришел пунктуально. В костюме цвета разбавленного серебра, спину держал прямо, был уверен в себе. Не раздумывая и не осматривая зал, подошел к его столику и сел напротив. Руки не подал. Из него получился бы хороший офицер. Прокурор хранил молчание, он тоже молчал. Наконец, решился начать, у него не было столько времени, чтобы до вечера играть в «волки и овцы».
– Не знаю, знакомы ли вы с этим местом, но вместо того чтобы ждать здесь официанта, лучше сразу пойти к повару. Можно посмотреть, как он готовит, поговорить, выбрать. И, прежде всего, самому составить салат.
Шацкий кивнул. Оба встали. Он – очередная привычка, ставшая навязчивой идеей, – взял рукколу с моццареллой, прокурор выбрал артишоки на гриле и баклажаны, римский салат, немного сушеных помидоров. В качестве главного блюда – все так же молча – они выбрали: один тортеллини с рикоттой и грибами, другой – канеллони со шпинатом, в соусе с горгонцолой. Пожалуй, только в Краковской аллее были пасты лучше, чем здесь.
– Вы попытаетесь меня подкупить или запугать? – спросил Шацкий, когда они вернулись за столик.
Очко в его пользу. Если он молчал так долго, раздумывая, с чего начать разговор, игра стоила свеч. Он не ожидал такого начала. Теперь ему придется отступить, а это сразу ставило его в худшее положение. Руккола показалась более горькой, чем обычно.
