– Я вижу, вы любите одеваться изящно, – сказал он, показав на костюм.
– Я бы предпочел слово «элегантно».
Он усмехнулся.
– Элегантность начинается с десяти тысяч. У вас – изящно.
– Значит, взятка. По правде говоря, с некоторого времени меня интересует, сколько вы предложите. Поэтому прошу избавить меня от вступлений и просто назвать сумму. Будем знать, на чем мы стоим, прежде чем принесут макароны.
Еще очко. Или он со мной играет, или действительно речь идет о деньгах. Неужели все так просто? Он уже столько знал о прокуроре Шацком, что забыл: тот – плохо оплачиваемый государственный служащий, охочий до денег, как все остальные. Он почувствовал себя разочарованным, но дело и вправду можно решить до макарон.
Он взглянул на сидевшего в нескольких столиках от него мужчину. Тот кивнул, давая понять, что у прокурора нет подслушивающего устройства и никакой техники для записи.
– Двести тысяч. За пятьдесят вы поедете с семьей в кругосветное путешествие. Разве что предпочтете поехать с любовницей, хотя не знаю, как развивается ваш роман после вчерашнего нежного поцелуя. На остальные купите дочке маленькую квартирку, чтобы та ее ждала и увеличивала стоимость.
Шацкий вытер губы салфеткой.
– А вы из этой суммы вычтете свой гонорар за управление инвестициями? – пошутил он. – Или ваш подарок будет сопровождаться условиями, как я могу потратить эти деньги?
Третье очко. Он слишком много сказал и получил за это по лапам. Самое время взять разговор под контроль.
– Двести тысяч, и, конечно, мы поможем вам документировать этот доход. Предложение серьезное, поэтому попрошу оставить шуточки.
– Я дам вам ответ через неделю в четверг. Ошибка.
– Нет, вы мне дадите ответ сейчас. Это не разговор о делах, а предложение гигантской взятки. Вам нужно принять решение без консультации с друзьями, женой, любовницей, родителями или кем там еще. У вас есть время – скажем так, до окончания нашего прощального эспрессо.
Шацкий кивнул. Официант принес пасты, и они занялись едой. Заказали еще по стакану воды: несмотря на климат-контроль, рубашки прилипали к спинам. Небо было черным, где-то вдали гремело и сверкало, но еще не упало ни капли дождя.
– А если нет? – спросил Шацкий.
– Мне будет жаль. Прежде всего, потому что вы великолепный прокурор и, вероятно, очень симпатичный человек, но случайно прикоснулись к миру, которого касаться не следует. Думаю, деньги вам пригодились бы и облегчили жизнь. Впрочем, посмотрим правде в глаза – это дело и так попадет на полку.
– В таком случае, почему бы вам просто не дождаться его конца?
– Осторожно говоря, моим приоритетом является спокойствие – собственное и моих друзей. Мы не чувствуем, что нам угрожают, прошу себе не льстить. Но мы боимся, что если вы нечаянно чего-то намешаете, это обойдется нам гораздо дороже: потребуется больше усилий, больше денег и действий, на которые – вопреки распространенному мнению – мы смотрим только как на неизбежное зло.
– То есть все же угроза. Что за фигня?
– Я отдаю себе в этом отчет лучше, чем вы себе представляете, прошу поверить. И слишком вас уважаю, чтобы рассказывать, что мы можем, что знаем о вашей семье, друзьях, знакомых, коллегах по работе, свидетелях, подозреваемых и так далее. Я бы только хотел, чтобы у вас не возникло ошибочного представления о нашей слабости. Поскольку, руководствуясь этим представлением, вы могли бы сделать что-нибудь такое, чего нельзя вернуть назад и о чем не договориться за столиком в симпатичном кафе.
Теодор Шацкий не отвечал, давая ему закончить фразу, затем спросил:
– А вы не боитесь, что я записываю разговор?
Он чуть не выплюнул на тарелку кусочек пышного пирожка. Всего ожидал, но не такого щенячьего жеста, как в шпионском фильме, снимаемом любителями в школьном кружке. Он почувствовал себя стесненным необходимостью дать ответ.
– Я знаю, что вы не записываете. Это очевидно. Вопрос в том, не записываю ли я наш разговор. Не смонтирует ли его потом ваш коллега из Криминалистической лаборатории KSP так идеально, что другой коллега, который займется его анализом по поручению окружной прокуратуры, не признает, что это монтаж. А ваши коллеги с Краковского предместья будут ломать голову, как вы могли оказаться таким наглецом, что пытались получить от нас полумиллионную взятку.
– Это блеф.
– В таком случае давайте проверим.
– Еще один блеф.
Он вздохнул и отодвинул пустую тарелку. Соус был так хорош, что ему захотелось вытереть пальцами тарелку. Поэзия. Он задумался, не пора ли перейти к демонстрации силы. Подошел официант, у которого он заказал две маленьких черных и порцию тирамису. Шацкий отказался от десерта. Очередная ошибка; так он показал, что боится. Нужно еще немножко придавить его – и делу конец.
Шацкий огляделся. Несмотря на обеденную пору, в ресторане было довольно пусто, большинство посетителей занимали места снаружи, отсюда почти невидимые. В их части зала было еще двое деловых людей в дорогих, но безвкусных костюмах, разговаривающих о чем-то, что мелькало на экране ноутбука. Парочка тридцатилетних туристов за пиццей, вероятно, иностранцев; когда те повышали голос, он различал английские фразы. Одинокий клиент в льняной рубашке, поглощенный чтением газеты.
Официант принес кофе. Он досыпал в чашечку две чайные ложки тростникового сахара и тщательно размешал. Получилась жидкость с консистенцией «коровки», забытой в автомобиле в жаркий день. Он сделал маленький глоток.
– Блеф, вы говорите… Послушайте меня. Я бы мог сейчас вынуть оружие, которое у меня при себе, и застрелить вас. Так просто. Было бы немного шума, замешательство, пресса, громкое следствие. Говорили бы, дескать, мафия, сведение счетов, что вы наступили кому-то на мозоль. Выяснилось бы, что вы не такой кристально чистый, как все думали. Появилась бы странная запись. В конце концов, наверху пришли бы к выводу, что лучше в этом деле не ковыряться. Конечно, я никогда бы ничего подобного не сделал – это глупость. Но теоретически мог бы.
Шацкий одним глотком выпил кофе, снял салфетку с коленей, сложил ее и положил на край стола.
– Это самый идиотский блеф, который я слышал в своей жизни, – сказал он. – Мне искренне жаль, что вы настолько спятили. Если что, охотно помогу найти вам специалиста: последнее время я часто общаюсь с психологами. Во всяком случае, мне пора. Спасибо за обед, надеюсь, мы больше не встретимся.
Теодор Шацкий отодвинул стул.
Он вынул из кобуры под мышкой небольшой пистолет, снабженный фабричным глушителем, и приставил его к сердцу прокурора.
– Сидеть, – шепнул.
Шацкий побледнел, но продолжал держать фасон. Медленно придвинул стул к столику.
– Не знаю, насколько вы безумны, – сказал он спокойно. – Но все же не настолько, чтобы убрать меня при свидетелях.
