Когда он так ничего и не ответил, она продолжила:
– Ты вписал меня в свои привычки, вот и все. Но вот вопрос – что будет, когда у тебя не останется привычек? Что будет с нами? И самое важное, Райан, что будет с тобой?
– Я адаптируюсь, – тут же ответил он. – Мы адаптируемся.
Она улыбнулась и накрыла его руку своей.
– Другими словами, любовь моя, ты и понятия не имеешь, что будешь делать после отставки. И что с нами случится. Так ведь?
Он перевернул свою руку и сплел вместе их пальцы.
– Я возьму больничный отпуск, – сказал он. – Девяносто три дня. А потом что будет, то будет.
– Que sera sera.
– Да, типа того.
– А что, если у тебя будет напарник на эти девяносто три дня? – сжала она его руку. – Как тебе такое?
– Ну, я подумывал завести собаку.
– Засранец, – ответил она и дернула его руку. – А что, если я тоже уйду? Будет у нас с тобой трехмесячный отпуск. Мы можем путешествовать. Или валяться целый день в кровати. Ты сможешь придумать сотню блюд из яиц. И у нас будет целых три месяца, чтобы понять, что получится из наших отношений. Потому что я скажу тебе, чего из них точно не получится. Отношений только с субботы по воскресенье.
Тогда ему захотелось сделать две вещи. Первое – постучать кулаком по груди, чтобы как можно больше наполнить легкие воздухом. И второе – медленно вытащить свою вторую руку, встать и смыться оттуда. Он не сделал ничего из этого и ответил как можно спокойнее:
– Зачем тебе это, Джейми? У тебя есть еще двенадцать или тринадцать лет. Совсем скоро ты станешь адмиралом на этом корабле дураков.
– Ну так я немножко передохну. Подумаешь.
– Я даже не уверен, что наш отдел разрешит тебе так сделать.
– Разрешит – хорошо, нет так нет. Чего ты боишься?
– А ты чего боишься? – спросил он.
– В отличие от тебя, – парировала она, – я не боюсь ответить на этот вопрос. Меня пугает, что ты будешь сидеть в своей темной пещере целый день. И что ты станешь делать? Раздумывать над своим трагичным прошлым? Один длинный праздник жалости до конца твоей жизни?
– Джейми, – начал он.
– Не-а. Не надо мне тут заливать, Райан. Я возьму отпуск и…
– Я не могу тебе позволить…
– Что? Чего ты не можешь?! С каких это пор ты принимаешь за меня решения?
Тогда он все-таки вытащил свою руку, но только для того, чтобы поднять свои ладони в знак поражения.
Глава семнадцатая
В то же самое утро воскресенья в шестистах сорока девяти милях отсюда, в Иллинойсе, Хойл сидел за рулем своего припаркованного «Форда Бронко» и наблюдал, как прихожане входили в огромную баптистскую церковь Воскресения в Эвансвилле – женщины на каблуках и в ярких платьях, мужчины в костюмах различных фасонов и оттенков.
– По моим подсчетам, – сказал он своим спутникам, – пока не меньше тысячи.
– Вместимость церкви – полторы тысячи человек, – сказал Висенте. – Если учитывать воскресную службу – помножь на три.
Ему пришлось замолчать, поскольку не было возможности шевелить губами, и он застыл на заднем сиденье, пока Розмари приклеивала ему усы и косматую бороду.
– Умножить на средний вклад… ну, если в среднем, – задумался Хойл, – скажем, десять долларов на душу населения.
– По крайней мере, – отозвался Висенте.
– Я тебе это сейчас в рот залью, если не прекратишь говорить, – сказала ему Розмари.
– Получается, как минимум, – продолжил Хойл, – сорок пять тысяч в неделю, не облагаемых федеральным подоходным налогом. Впечатляет.
Висенте подождал, пока Розмари доклеит сначала усы, потом бакенбарды и такую же бороду.
– Впечатляет не в самом хорошем смысле, – сказал он тогда. – Сама мысль о том, что такой человек извлекает выгоду из религиозного отчаяния…
– Ты выключил телефон? – перебила его Розмари. Она уже слышала эту его тираду слишком много раз. Она была согласна со всеми его чувствами по отношению к пастору Эли Ройсу, но слушать о них заново ей совсем не хотелось.
Висенте достал телефон из кармана брюк, отключил звонок и вибрацию. Розмари передала ему парик такого же грязно-седого оттенка, как и его борода с усами. Он надел его себе на голову, она поправила, а затем вручила ему потрепанную кожаную кепку коричневого цвета. Висенте спустил ее почти к глазам, а потом достал из своего пальто солнцезащитные очки и надел их. Оранжевые поляризованные линзы, идеально подходящие для рыбалки и езды по ночам, придавали солнечному утру резкую, желтоватую бледность.
– Как я выгляжу? – спросил он.
Она отодвинулась чуть подальше и осмотрела весь образ целиком. Старая кепка для гольфа, оранжевые очки, неухоженные волосы и борода, винтажный коричневый костюм в полоску и потертые коричневые лоферы.
– Как полуслепой пьянчуга, – оценила она конечный результат. – Я удивлюсь, если они тебя вообще пустят.
Хойл перекинул свою тяжелую руку через спинку сиденья. Большим и указательным пальцами он держал маленькую черную коробочку, полдюйма шириной и дюйм длиной, завернутую в тонкую целлофановую пленку.
– На этом конце микрофон, – сказал он.
– На каком? – наклонился Висенте.
– На этом. Где булавка.
– И как мне разглядеть эту булавку?
Хойл повернул коробочку другой стороной вверх:
– Это USB-порт. На противоположном конце микрофон. Убедись, что он ничем не загорожен. Вот здесь внизу он выключается.
– Я не понимаю, включен он или выключен, – прищурился Висенте.
– Выключен. Когда нажмешь – он включится. Устройство сможет вести запись в течение двадцати пяти часов. После этого разрядится аккумулятор.
– А что это вокруг него обернуто? – спросил Висенте.
– Защитная пленка. Не снимай ее, пока не установишь устройство. Верхняя сторона покрыта клеем, поэтому не прикасайся к ней. Сними пленку сверху, прикрепи устройство, сними остальную защитную пленку и включи устройство ногтем. Принеси защитную пленку обратно, а то оставишь свои отпечатки пальцев.
– Двадцать пять часов звучит не так уж и много, – Висенте убрал устройство в боковой карман пальто.
– Он будет здесь, в этом здании, до десяти вечера или позже. Как часто в это время человеку нашего возраста нужно в туалет?
– Я могу помочиться тысячу раз и ни разу не сказать ничего компрометирующего, – заметил Висенте. – С кем он там будет разговаривать, со своим членом? Ой, прости, Розмари.
Она чуть вздохнула и отмахнулась от его извинения.
– Дэвид, – сказал Хойл, – хоть я абсолютно понимаю и даже разделяю твою неуверенность, я также должен признать, что у нас осталось не так уж много практически осуществимых вариантов. Традиционные методы слежки ничего нам не дали. Кроме нового стента в сердце. Поэтому, если ты захочешь отказаться от подобной тактики и, как говорится, опустить руки, я не стану пытаться тебе переубедить.
