Демарко поставил их стаканы рядом друг с другом прямо напротив Хойла. Затем он выдвинул стул для Джейми. Она села, улыбнувшись Хойлу, который поприветствовал ее медленным кивком. Как только Демарко сел рядом с ней, она положила руку ему на бедро. Четыре раза мягко похлопала. Он снова вдохнул, медленно выдохнул, затем откинулся на спинку стула и только потом поднял взгляд на Хойла.
– Мистер Висенте скоро подъедет? – спросил Демарко так, будто уже знал ответ на свой вопрос.
Официант снова подошел и положил перед каждым специальные салфетки с приборами. Только переложив салфетку так, как ему нравится, Хойл сказал:
– Вы когда-нибудь задумывались, почему людей с докторской степенью в юриспруденции редко называют «докторами» в этой стране?
Джейми почувствовала, как напряглись мышцы на бедре Демарко. Она улыбнулась еще шире.
– Не хочу грубить, доктор Хойл, но у нас сегодня плотный график. И у нас есть несколько вопросов к досье, которые составил доктор Висенте.
Хойл склонил голову набок, словно услышал какой-то необычный звук. Через секунду он сказал:
– Конечно. Простите меня. Вернемся к делу.
Их снова прервал официант, на этот раз с кувшином воды и стаканами. Демарко на мгновение закрыл глаза. Джейми была уверена, что услышала тихий рык, исходящий из его горла.
Официант наполнил все стаканы и поставил рядом с кувшином маленькую вазочку с дольками лимона. Затем он положил ламинированное меню рядом с каждой тарелкой и неподвижно встал рядом с Хойлом. Тот махнул рукой у своего уха. Молодой человек повернулся и ушел. Затем Хойл кивнул сам себе.
– Вернемся к делу. Висенте. Запятнанный, – сказал он. – И это вполне понятно. Но все же. Вот он я, сижу здесь, его заместитель.
Демарко наклонился вперед, поставив локти на стол. Глаза сузились.
– Запятнанный, – повторил он.
Хойл развернул салфетку и вытащил ею из кувшина дольку лимона. Он выжал его в свой стакан и вернул смятый кусок обратно в кувшин.
– Как много вы узнали? – спросил он.
– Мы бы хотели услышать все, – ответил Демарко. – В хронологической последовательности.
Хойл кивнул, поднял стакан и отхлебнул воды. Он говорил в течение нескольких минут, его тон был бесстрастным, слова точными и тщательно подобранными, будто он записывал детали вскрытия.
– Дэвид Висенте родился в одной из самых бедных семей Абердина, – начал он. – Отец был поденщиком в кузнице, которая находилась тут раньше. Мать собирала грязное белье, которое стирала и гладила у себя дома, и одновременно воспитывала четверых детей. Дэвид был самым старшим. Все работали. У всех на плечах была своя ответственность. Дэвид был умным, выиграл стипендию, работал еще в университете, пока учился на юридическом. Устроился на работу в Луисвилле, устроил всех братьев и сестер в колледж. Все жили хорошо, а потом их дети и внуки. Все они были приучены к работе. Как и к бесконечной вере в американскую мечту. Дэвид был судьей в апелляционном суде, вышел на пенсию с честью и отличием, занял преподавательскую должность в юридическом университете Вандербильта.
Хойл остановился, перевел дыхание и глотнул еще воды.
– Примерно в 1990 году Эли Ройс, ранее живший в Чикаго и не известный тогда ни Дэвиду, ни нам, становится пастором баптистской церкви. В то время младшая сестра Дэвида, Элисия, и ее семья были прихожанами. Вскоре Элисия высказала брату свое беспокойство по поводу того, что проповеди Ройса становятся все более резкими. Расовое стравливание, по ее словам. Все это, как вы понимаете, было вызвано пожаром расового неравенства, разгоревшимся в Чикаго в конце восьмидесятых, который тлеет и по сей день. Затем начались восстания в Маунт-Плезант, в Краун-Хайтс, в Родни-Кинг. Проповеди Ройса перестали быть размышлениями о вечной жизни и стали подстрекательными инвективами. В то же время он насильно вербует церковную молодежь, в том числе и тринадцатилетнюю племянницу Дэвида, Шону, в псевдобиблейскую группу под названием «Молодежь черного Иисуса». Девяносто процентов из них – молодые девушки, которые должны были наедине встречаться с Ройсом два раза в неделю для личных уроков. В конечном итоге Ройс стал поощрять группу протестовать при любом предполагаемом инциденте из-за расовых предрассудков в окрестностях Абердина. У футбольной команды расовые предубеждения, потому что там никогда не было черного квотербека – при том, что только восемь процентов населения округа чернокожие. Школьный альбом пропагандирует расовое предубеждение, потому что в нем представлено слишком много белых. Месяц черного искусства в начальной школе – это вопиющая дискриминация, потому что он сегрегирует чернокожих вместо того, чтобы представлять их как часть населения. И так далее. Сестра Дэвида и ее семья в конце концов переезжают из Абердина из-за растущей враждебности к ним за отказ участвовать в махинациях Ройса.
Хойл снова остановился, чтобы отпить воду с лимоном.
– Дэвид, однако, все еще беспокоится не только за Абердин, но и за страну. Он пишет заметки в газету округа Карлайл. Напрямую Ройса не упоминает, однако открыто на него намекает. Ройс отвечает заметками, осуждающими поведение а-ля «дядя Том» и иное предательство. Никто не упоминал имен до тех пор, пока семья прихожан баптистской церкви не обратилась к Дэвиду за советом: их пятнадцатилетняя дочь, член группы «Молодежь черного Иисуса», якобы беременна от Ройса. Дэвид советует обратиться в полицию и выдвинуть уголовное обвинение, а также рекомендует адвокату подать гражданский иск. Процесс начинается, но длится недолго. Никаких обвинений не предъявлено, и семья уезжает из города, не оставив адреса для пересылки документов. И здесь Дэвид дает волю своему возмущению. Он открыто осуждает Ройса в своей заметке. Ройс обвиняет его в клевете и оскорблении личности. В Чикаго и Эвансвилле полно адвокатов и активистских организаций, готовых ему помочь. Несколько таких организаций, хорошо финансируемых и не лишенных политического влияния, добились увольнения Дэвида с позиции преподавателя. По сей день он продолжает защищаться от судебных исков Ройса, а финансовые резервы, в свою очередь, продолжают уменьшаться. Что и возвращает нас к настоящему моменту.
Тут Хойл взял меню:
– Ой, сегодня подают телятину чили! Одно из моих любимых блюд.
Глава шестидесятая
Висенте, как объяснил Хойл, не хотел навязывать полицейским предвзятое мнение о возможном участии Эли Ройса в убийствах, поэтому и не стал упоминать в досье свою личную историю с Ройсом. Также Висенте опустил информацию о летней программе чтения, которую Розмари Туми вела в течение одиннадцати лет, пока группа Ройса «Молодежь черного Иисуса» не добилась ее закрытия благодаря шумным протестам. Эти протесты требовали введения совершенно отдельной программы только из произведений чернокожих писателей и поэтов. Также речь шла об удалении из первоначальной программы таких произведений, как «Приключения Гекльберри Финна» и «Убить пересмешника» из-за расовых оскорблений и пропаганды превосходства белых, «451 градус по Фаренгейту» за изображение горящей Библии, «Унесенные ветром» за прославление рабства, и всех книг Чарльза Диккенса за его поддержку колониализма и рабства во время Гражданской войны в Америке.
