– Мне тоже так запомнилось по твоим словам, но я ждал, чтобы ты точно подтвердила, – кивнул он.
– Получается, никаких жертв до того, как Берл устроился на работу к Фридлу, и никаких после того, как на сцену выходит жена Фридла. Дважды обалдеть, – сказала она.
Она откинулась на спинку стула, сжимая кофейную кружку двумя руками у своего рта. Она искоса посмотрела на стол, но ее взгляд был рассеянным. Он ждал, наблюдал, пока она не подняла на него взгляд, теперь уже абсолютно сфокусированный и настороженный.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– Это не то чтобы озарение какое-то, – сказала она ему. – Особенно с феминистической точки зрения.
– Я бы послушал.
– Его жена милашка, – сказала она. – Это может объяснить все или ничего. Не знаю. Просто…
– Скажи мне, – попросил он.
– Я не могла не задуматься, пока сидела там и разговаривала с ней, зачем белому миллионеру выбирать себе в жены темнокожую девушку из бедной семьи, прикованную к инвалидной коляске. Ей было всего лишь двадцать семь, когда они поженились. А ему за шестьдесят.
– Так объясни, – сказал он. – Это у тебя тут диплом магистра.
– И это делает меня экспертом?
– Ну, из сидящих здесь ты точно умнее.
– Была ли кто-нибудь из жертв в инвалидном кресле? Или были ли у них какие-нибудь деформации позвоночника? Мы этого пока не знаем, да?
– В записках Висенте об этом ничего не было. Судмедэксперты наверняка бы об этом написали. Но мы точно знаем, что все они были миниатюрными и относительно светлокожими. Как и его жена.
– Так что фетиш может быть… больше чем просто деформация позвоночника, – сказала она. – Фетиши обычно формируются в период полового созревания. Что ты знаешь о детстве Фридла?
– Я знаю, что оно было.
– Гениально, – похвалила она. – Мы наконец-то разгадали загадку.
– Ты знаешь, что прекрасна, когда ты вся такая саркастичная и полуголая? – ухмыльнулся он ей.
– Заткнись и налей мне нормального кофе, Эйнштейн, – подняла она свою кружку.
Глава сто сорок первая
Следующие два часа они провели за своими ноутбуками, перескакивая с одного сайта на другой. В интернете было не так уж много информации о жене Фридла, кроме ее полного девичьего имени, Даймонд Сицилия Уокер, и даты ее замужества с Фридлом. А вот мануальный терапевт, наоборот, был удостоен большего внимания. Он получил несколько наград от различных «Ротари» и городских организаций в заливе, где и располагались его клиники. О нем было напечатано в десятке различных газет и двух профессиональных журналах. Отец – врач общей практики в Форт-Майерсе, штат Флорида; мать – домохозяйка и чемпионка родного города по теннису среди любителей; Уильям Блейн Фридл – их единственный ребенок. Оба родителя уже умерли.
– Послушай-ка, – сказал Демарко и зачитал вслух отрывок из газеты Форт-Майерса:
«Когда его спросили, почему сын успешного врача общей практики выбрал хиропрактику в качестве своей специальности, доктор Фридл ответил: «Когда мне было где-то восемь лет, моя мама наняла горничную по имени Идора. У нее была дочь на год младше меня. Ее звали Беатрис. Я звал ее Би. Мы очень сблизились и общались столь же тесно, пока она не умерла в шестнадцать лет. Большую часть своей жизни она провела в инвалидном кресле из-за ужасной врожденной болезни, которая, помимо других осложнений, вызывает деформацию позвоночника. Ее состояние тронуло меня до глубины души. Пока с годами ей становилось все хуже, у меня появилась наивная мысль, что я смогу найти какой-то способ вылечить ее. Я проводил все свое время, изучая структуру костей, как работает позвоночник и так далее. Я не смог ее спасти, конечно, но к этому времени страсть всей моей жизни уже сформировалась».
Глаза доктора Фридла наполнились слезами, когда он рассказывал эту трогательную историю. Совсем неудивительно, что его пациенты и коллеги так высоко отзываются о таком сострадательном враче».
Когда Демарко замолчал, Джейми сказала:
– Его подругу звали Беатрис, но он называл ее Би. Имя его жены – Даймонд, но он называет ее Ди.
На это Демарко поднял глаза от экрана:
– Здесь не написано, была ли горничная и ее дочь чернокожими, но что, если да? Это бы стало большим и громким бабах.
Глаза Джейми округлились от такого открытия.
– Это, – сказала она, – стало бы трах-бабах-бубух.
Глава сто сорок вторая
Он стоял под душем, вода с сильным напором струилась между его лопатками, достаточно теплая, чтобы ее можно было почувствовать на спине, когда ему в голову пришла мысль. Он приоткрыл дверь душевой кабинки на шесть дюймов и крикнул так, чтобы его было слышно внизу:
– Ты можешь еще раз проверить записи Висенте?
Голос Джейми оказался тише и ближе, чем он думал.
– Я лежу здесь на кровати и жду, когда ты прекратишь тратить всю горячую воду.
Он повернул диск над краном и выключил воду. Вышел, схватил полотенце и наспех вытерся, прежде чем войти в спальню. Она лежала на кровати с милой улыбкой. Одна ее рука была поверх другой на животе, правая лодыжка – поверх левой. Она показалась ему более обнаженной, чем когда-либо раньше.
– С тебя течет, – сказала она ему.
Он пытался не отводить глаз от ее лица, его эрекция упиралась в полотенце, обернутое на талии.
– Что именно там написано о причине смерти?
– Мы уже это обсудили.
– Мои мозги сейчас в режиме отжима. Напомни, пожалуйста.
– Ничего конкретного или общего для всех семерых, – ответила она. – Возможны асфиксия путем странгуляции или удушье. Как и яд. Но только потому, что нет никаких других явных улик.
– У двоих была повреждена подъязычная кость, да?
– У одной. У двоих ее не было. Но почти у всех недоставало каких-то мелких костей. А что? О чем ты думаешь?
– Я пытаюсь как-то связать Берла с причинами смерти. Помнишь, когда мы говорили с ним и его женой в парке? – спросил он. – И на ней была такая длинная юбка, почти как у амишей. А еще водолазка с коротким рукавом. Желтая, кажется.
Джейми повернулась на локоть и чуть приподнялась:
– Ты уверен насчет водолазки?
– Насчет цвета не совсем, но в том, что это была водолазка – абсолютно.
– Я помню юбку, а верх не особо.
– Мы тогда обращали внимание на другие вещи. На плачущих девочек. Но что, если я все помню правильно? Зачем женщине так одеваться в такую-то жарищу?
– Так ты говоришь, что этот мужик любит душить женщин?
– Я говорю то, что говорю. Если женщина носит водолазку в тридцать пять градусов, то она точно что-то скрывает.
