35
В конце мая Эрвин вместе с девятью другими старшеклассниками окончил старшую школу Коул-Крика. В следующий понедельник пошел на работу в бригаду строителей, которые клали новый асфальт на участке шоссе 60 округа Гринбрайер. Туда его устроил сосед из-за бугра, Клиффорд Бейкер. До войны они вместе с отцом Эрвина наводили шороху в округе, и Бейкер решил, что парень заслуживает шанса не меньше других. Платили хорошо, почти по ставке профсоюза, и, хотя Эрвина назначили рабочим – эта должность считалась в бригаде самой тяжелой, – Ирскелл гонял его на грядках за домом куда хуже. Когда Эрвин получил первый чек, тут же взял у Слот-Машины два литра хорошего виски для старика, заказал Эмме по каталогу «Сирс» круглую стиральную машину, а в «Мэйфейре» – самом дорогом магазине на три округа – купил Леноре новое платье для походов в церковь.
Пока девочка примеряла платье, Эмма сказала:
– Господи, я и не замечала, ты ведь округляешься на глазах! – Ленора повернулась к зеркалу и улыбнулась. Она всю жизнь была плоской – ни бедер, ни груди. Прошлой зимой кто-то приклеил к ее шкафчику фотографию из журнала «Лайф» с грудой жертв концентрационных лагерей, подписал ручкой «Ленора Лаферти» и добавил стрелочку к третьему трупу слева. Если бы не Эрвин, она бы даже не подумала снять фотографию. Но вот она наконец выглядит как женщина – прямо как обещал преподобный Тигардин. Теперь она встречалась с ним три, четыре, иногда пять дней в неделю. Каждый раз после этого ей было нехорошо на душе, но она не могла отказать. Впервые осознала, каким же могущественным может быть грех. Неудивительно, что людям так трудно попасть в рай. Каждую встречу Престон хотел попробовать что-то новое. Вчера принес помаду жены.
– Знаю, это глупости, особенно при том, чем мы занимаемся, – сказала она робко, – но мне кажется, что женщинам нельзя краситься. Вы же не сердитесь?
– Ну конечно нет, дорогуша, все в порядке, – ответил он. – Елки-палки, я же уважаю твою веру. Вот бы моя жена так же возлюбила Иисуса, как ты. – Потом он ухмыльнулся, задрал платье, подцепил сверху трусики большим пальцем и стянул. – А кроме того, я думал раскрасить кое-что совсем другое.
Однажды вечером Эмма, пока мыла посуду после ужина, выглянула в окно и увидела, как Ленора выходит из леса через дорогу от дома. До этого они ждали ее несколько минут, а потом сели есть без нее.
– Девочка нынче из леса прямо и не вылезает, – сказала старушка. Эрвин откинулся на стуле, допивал кофе и наблюдал, как Ирскелл пытается свернуть папиросу. Старик согнулся над столом, на морщинистом лице отобразилась величайшая сосредоточенность. Эрвин смотрел, как дрожат его пальцы, и задумался, не начинает ли двоюродный дед понемногу сдавать.
– Так это ж Ленора, – улыбнулся Эрвин, – Небось с бабочками там разговаривает.
Эмма смотрела, как девочка торопится по склону к крыльцу. Так раскраснелась, словно бегом бежала. В последние недели старушка заметила в девушке большую перемену. Сегодня радуется, а завтра уже полна отчаяния. Многие ведут себя как ненормальные, когда начинаются первые месячные, рассуждала Эмма, но Ленора пережила это уже два года назад. Впрочем, Эмма все еще видела ее за чтением Библии; и в церковь она вроде бы ходила с еще большим удовольствием, хотя отец Тигардин не чета Альберту Сайксу в смысле искусства проповеди. Временами Эмма сомневалась, что ему так уж интересно проповедовать слово Божье, – настолько часто он сбивался с мысли, будто голова забита совсем другим. Ну вот, заметила Эмма, опять она разнервничалась из-за куриной печени. Придется помолиться об этом перед сном. Она обернулась и взглянула на Эрвина.
– А не думаешь, что у нее ухажер?
– У кого? У Леноры-то? – Эрвин закатил глаза, будто ничего глупее в жизни не слышал. – Уж об этом волноваться не приходится, бабуль, – он бросил взгляд в сторону и увидел, что Ирскелл просыпал всю махорку и теперь просто сидит с разинутым ртом и глазеет на бардак, устроенный на столе. Потянувшись за кисетом с табаком и бумагой, парень начал сворачивать старику новую папиросу.
– Внешность – не главное, – резко ответила Эмма.
– Я же не об этом, – смешался Эрвин, пристыженный, что подшутил над девушкой. Этим и так занимался каждый второй. Его вдруг осенило: а ведь в школе он больше не появится – так что никто не даст им отпор. Следующей осенью ей предстоит черная полоса. – Просто не думаю, что ей интересны здешние ребята, вот и все.
Со скрипом открылась и закрылась передняя дверь, потом они услышали, как Ленора мурлычет себе под нос песенку. Эмма прислушалась, узнала «Бедного скорбящего паломника». На время успокоившись, окунула руки в прохладную воду, принялась скоблить сковородку. Эрвин переключился на папиросу. Лизнул бумагу, закрутил еще разок, передал Ирскеллу. Старик улыбнулся и пошарил в кармане рубашки в поисках спички. Искал он долго.
36
К середине августа Ленора поняла, что попала в переплет. У нее уже два раза была задержка, а платье, которое купил Эрвин, почти не налезало. Пару недель назад Тигардин разорвал отношения. Сказал, боится, мол, если они продолжат встречаться, то узнает его жена, а то и паства. «А этого никто из нас не хочет, правда?» – говорил он. Она несколько дней бродила вокруг церкви, и вот наконец опять на него наткнулась – дверь в храм была открыта и подперта, а под тенистым деревом стоял его маленький автомобильчик. Когда она вошла, он сидел во мраке, склонив голову, – прямо как в день, когда она три месяца назад явилась к нему впервые, только в этот раз не улыбнулся, когда обернулся и увидел, кто пришел. «Тебя здесь быть не должно», – сказал Тигардин, хотя не очень удивился. Некоторым сложно взять и просто все забыть.
Престон не мог не увидеть, как теперь выпирают из-под платья девчонкины сиськи. Время от времени он замечал, как у них округляются тела после перехода к регулярным сношениям. Бросив взгляд на часы, увидел, что еще есть пара минут. Может, стоит ее хорошенько отыметь напоследок, промелькнула у Ти-гардина мысль, но тут Ленора надтреснутым голосом истерично выпалила, что вынашивает его ребенка. Он подскочил как ужаленный, потом поспешно запер дверь. Посмотрел на свои руки – толстые, но мягкие, как у женщины. Задумался – на момент, пока делал глубокий вдох, – сможет ли этими руками придушить ее, но отлично знал, что не выйдет – кишка тонка. Кроме того, если его вдруг поймают, тюрьма – особенно омерзительные казематы Западной Виргинии – станет слишком страшным местом для человека с такой тонкой конституцией. Должен быть другой способ. Но думать надо быстро. Он оценил ее положение – бедная сирота залетела и сходит с ума от беспокойства. Все это пронеслось в мыслях, пока он запирал дверь. Потом перешел к алтарю, где на скамье вся в слезах сидела и дрожала Ленора. Он решил говорить, раз уж это давалось ему лучше всего. Сказал, что слышал о таких случаях, как у нее, когда человек настолько волнуется и бредит из-за какого-нибудь ужасного прегрешения, что ему начинает мерещиться всякое. Он даже читал про людей – самых обычных, – которые и собственное имя написать не могли, но вдруг начинали считать себя президентами, Папами Римскими или даже какими-нибудь знаменитыми киноактерами. Такие люди, предупредил скорбным голосом Тигардин, обычно заканчивают в психушке, где санитары их насилуют и заставляют есть собственные нечистоты.
