Это был рыбный день со шведским столом.
– Скоро вернусь, – сказала ему Сэнди, торопясь мимо с очередной тарелкой, в которой громоздились жареные окуни для дока Лидома. – Надо кое-что тебе сказать.
Подиатр приходил каждую пятницу и пытался вусмерть обожраться жареной рыбой. Только в этот день его нога ступала в закусочную. Шведский стол, говорил он своим пациентам, самая дурацкая мысль, какая может прийти в голову владельцу ресторана.
Она подхватила кофейник, налила чашку Бодекеру.
– Этот жирный сукин сын совсем меня загонял, – прошептала она.
Бодекер повернулся и смотрел, как доктор запихивает в рот и заглатывает продолговатый кусок рыбы в кляре.
– Блин, он что, даже не жует?
– И сидит так целый день, – сказала она.
– Ну и что там у тебя?
Она поправила выбившуюся прядь.
– Да вот, решила сказать тебе сама, пока ты не услышал от других.
Ну вот пожалуйста, подумал Бодекер, на сносях, новая нагрузка на его язву. Наверняка даже имени папы не знает.
– У тебя что, какие-то проблемы? – спросил он.
– Что? В смысле, я беременная? – она закурила. – Господи, Ли. Будь человеком.
– Ладно, что тогда?
Она пустила кольцо из дыма у него над головой и подмигнула.
– Я обручилась.
– В смысле, замуж выходишь?
– Ну да, – усмехнулась она. – В каком еще смысле люди обручаются?
– Чтоб меня. Как звать?
– Карл. Карл Хендерсон.
– Хендерсон, – повторил Бодекер, подливая в кофе сливки из металлического кувшинчика. – Это с которым ты в школу ходила? Из той компании из Плаг-Рана?
– Ох, блядь, Ли, – сказала она, – те пацаны все полудурки, ты и сам знаешь. Карл не местный. Он вырос в южной части Колумбуса.
– Чем занимается? В смысле, профессия какая?
– Он фотограф.
– О, значит, у него студия?
Она затушила сигарету в пепельнице и покачала головой.
– Пока нет. Это недешевое предприятие.
– Ну, а как он тогда зарабатывает?
Она закатила глаза, вздохнула.
– Не волнуйся, справляется.
– Другими словами, не работает.
– Я видела его камеру.
– Блин, Сэнди, у Флоренс тоже есть камера, но какой из нее, на хуй, фотограф, – Ли взглянул на кухню, где повар стоял с задранной майкой у открытого холодильника, чтобы остыть после гриля. Бодекер не мог не задаться вопросом, трахал ее Генри или нет. Поговаривали, у него прибор, что у шетлендского пони. – Где ты вообще откопала своего парня?
– Прямо здесь, – показала Сэнди на столик в углу.
– Давно это было?
– На прошлой неделе, – сказала она. – Не беспокойся, Ли. Он хороший.
Через месяц они женились.
Два часа спустя он вернулся в тюрьму. В коричневом бумажном пакете у него лежала бутылка виски. Обувная коробка с фотографиями и пленка – в багажнике. Шериф заперся у себя в кабинете и плеснул себе виски в кофейную чашку. Он не пил уже больше года, но не сказать чтобы сейчас получил удовольствие. Как только он налил вторую, позвонила Флоренс.
– Я слышала, что случилось, – сказала она. – Почему не звонил?
– Да, надо было.
– Значит, это правда? Сэнди умерла?
– И она, и этот ее беспутный сукин сын.
– Боже мой, даже не верится. Разве они были не в отпуске?
– Похоже, Карл оказался куда хуже, чем я представлял.
– У тебя какой-то странный голос, Ли. Почему не возвращаешься домой?
– Еще есть работа. По всему видать, всю ночь еще проваландаюсь.
– Ты знаешь, кто это сделал?
– Нет, – сказал он, глядя на бутылку на столе, – не представляю.
– Ли?
– Да, Фло.
– Ты же не пьешь?
51
Когда на следующее утро Эрвин пошел за кофе, на подставке у пекарни ему попалась на глаза газета. Купил, вернулся в номер и прочитал: найдены убитыми сестра местного шерифа и ее муж. Они возвращались из отпуска на Вирджиния-Бич. О подозреваемом не было ни слова, но рядом со статьей прилагалась фотография шерифа Ли Бодекера. Эрвин узнал в нем того самого человека, который дежурил в ночь, когда покончил с собой отец. Мать твою, прошептал он. Торопливо собрал вещи и бросился на улицу. Остановился и вернулся. Снял со стены картинку с распятием, завернул в газету и сунул в сумку.
Эрвин направился на запад по Мейн-стрит. На окраине города его подобрал лесовоз, направляющийся в Бейнбридж, и высадил на углу шоссе 50 и Блейн-хайвей. Пешком он перешел Пейнт-Крик по мосту Шотта и через час оказался на окраине Нокемстиффа. Не считая пары новых домов в стиле ранчо на месте бывшего кукурузного поля, все выглядело так же, как он помнил. Эрвин прошел дальше и перевалил за низкий пригорок посреди ущелья. Магазин Мод по-прежнему стоял на углу, а за ним – тот же трейлер, что и восемь лет назад. Он был рад его видеть.
Продавец, когда вошел Эрвин, сидел на стуле за витриной со сластями. Это был все тот же Хэнк, но уже старше, потасканнее.
– Здоров, – сказал он, глядя на спортивную сумку Эрвина.
Парень кивнул, поставил сумку на бетонный пол. Отодвинул крышку на витрине с газировкой, нашел бутылку рутбира. Открыл и сделал длинный глоток.
Хэнк закурил и сказал:
– Путешествуешь, как я погляжу?
– Ага, – ответил Эрвин, прислонившись к холодильнику.
– Куда направляешься?
– Сам не знаю. Тут на вершине холма за городом был дом, который принадлежал одному юристу. Понял, о чем говорю?
– Конечно, понял. На Митчелл-Флэтсе.
– Я там раньше жил, – Эрвин ту же пожалел, что проговорился.
Хэнк с миг приглядывался к нему, потом воскликнул:
– Чтоб меня! Ты же парень Расселов, точно?
– Ага. Думал, загляну, проведаю старые места.
– Сынок, жаль тебе говорить, но дом сгорел пару лет назад. Грешат на малолеток. После тебя и твоих родаков там никто не жил. Жена юриста с ее черножопым хахалем отправились в тюрьму за его убийство, и, насколько я знаю, с тех пор дом завис в судах.
Эрвина окатила волна разочарования.
– Хоть что-нибудь осталось? – спросил он, пытаясь говорить ровным голосом.
– В основном только фундамент. Может, еще сарай, ну или остов от него. Все теперь заросло.
Допивая газировку, Эрвин посмотрел в широкое окно на церковь. Вспомнил день, когда отец втоптал охотника в грязь. После всего, что случилось за последние пару дней, воспоминание казалось не таким уж приятным. Он положил на стойку крекеры и попросил два куска болонской колбасы и сыр. Купил пачку «Кэмела», коробок спичек и еще бутылку газировки.
