Надя пробиралась сквозь метель, разыгравшуюся на вершине. Она попала в самое сердце бури, в самый центр сражения, но все еще ничего не видела, потому что в ней оставалось достаточно от смертной.
Надя прижала пальцы к шраму, чувствуя, как снег облепляет ресницы. В ладони все еще чувствовался источник силы. Жуткой, темной, безумной. Божественной. Она до сих пор не понимала, откуда она взялась, но сейчас находилась в таком отчаянии, что собиралась воспользоваться ею. И Надю тут же захлестнул водоворот силы с нотками яда и меди – меди и пепла, – который пронесся по ее телу, воспламеняя кровь. А когда она вытянула руку, то метель затихла.
И на снегу вновь показались кровавые следы. Уже не так далеко идти. Зато не так далеко падать.
Возможно, не имело значения, откуда взялась сила и что она могла дать. Наде так долго лгали, что, возможно, ей следовало надеяться лишь на саму себя и эту силу. Возможно, это все, что ей было нужно. Больше не придется верить красивым транавийским парням с измученной улыбкой. Не придется слушать богиню, которая мало чем отвечала на ее пылкую преданность.
Снежинки медленно кружились в воздухе, заметая следы. Но на снегу еще оставалось много крови, которая привела к месту, с которого тут же захотелось убежать.
Надю поразило, во что превратился Малахия. Казалось, слово «хаос» как никогда подходит для переменчивого, беспокойного парня. Теперь его черты менялись в десятки раз быстрее. Он стал постоянно изменяющимся кошмаром… совершенно непохожим на тех чудовищ, которые приняли лишь одну ужасную форму.
Он не бросил вызов всему пантеону богов. Да и они не считали его достаточной угрозой. Скорее уж, помехой. Смертным, который зашел слишком далеко и с которым приходится разбираться. Но Надя узнала, с кем он сражался.
Смерть, чары и зима.
«Дитя смерти, ты оказалась там, где должна быть».
Надя забралась так далеко. И казалось, они находились совсем близко, но с каждым шагом, что она делала, их фигуры лишь отдалялись. Ей не удастся его остановить, не получится призвать к голосу разума.
Да и в глубине души она знала, что они давно пересекли все границы разумного. И сейчас имела значение лишь чистая, грубая сила. Надя не понимала, почему не могла добраться до них. Почему не удавалось коснуться разорванной туники Малахии.
Ни одному смертному не удавалось взглянуть на лица богов и выжить. Ни одному. Точка. И Надя считала, что сны о чудовищах с множеством зубов – все, что ей доступно. Но сейчас она оказалась в обители богов. Надя вкусила божественности и забвения и выжила. Она стала клиричкой богов, которую породила тьма.
И если она не сможет остановить Малахию, то никогда не остановит тех, кого пробудил Серефин. А значит, им останется уповать лишь на Двадцать Всевышних.
Магия забурлила вокруг нее, и Наде наконец удалось прорваться сквозь пелену, окружающую Малахию и Марженю. Ее пальцы потянулись к Малахии, но ухватили лишь пустоту…
Потому что его рука исчезла.
Потому что он постоянно менялся.
В чудовище с множеством конечностей, стоящем перед ней, не осталось ничего от Стервятника из Транавии. Больше не существовало мага крови, предателя, советника короля, беспокойной, мечущейся души, которую Надя так отчаянно пыталась спасти.
«Перед хаосом не устоять», – произнесла Марженя за спиной у Нади.
Надя не обернулась, потому что и так знала, что увидит. Восемь бездонных глаз. Полупрозрачная бледная кожа. Острые зубы и пальцы, окрашенные смертью.
Ее боги оказались возвеличенными чудовищами. Но это ее уже не удивляло. Она давно свыклась с этой мыслью, но у нее возникла новая: «Неужели им есть дело до таких, как она? Или она всего лишь заложница их божественного безумия?»
«Хаос неотвратим. Он словно буря, которая вечно бушует в наших мирах. И в пантеоне уже очень давно нет для него места».
Могильный холод опалил ее плечо, когда кончики пальцев Маржени заскользили в миллиметре от кожи, оставляя после себя синяки, которые почти сразу же исчезали.
«Он наполнен печалью, но невероятно силен».
– Ты знала, – в ужасе прошептала Надя. – Знала, что он сделает.
«Конечно, знала».
Надя протянула руку к нему, но рычащее чудовище огрызнулось в ответ, и тут же изо рта, заполненного зазубренными железными гвоздями, хлынула кровь. Слезы застыли у Нади на щеках, а из носа закапала кровь.
– Так вот каким оказался твой план? Ты отправила меня сюда, чтобы воспользоваться им, внушить неприязнь к богам, чтобы… Что?
«Эра магии еретиков закончилась, – прошипела богиня. – Хватит этой мерзости. Но чтобы положить ей конец и вернуться к истинной магии, необходимо принести жертву».
Малахия упал на одно колено, и сквозь его кожу прорвался позвоночник. Надя зажала рот рукой, сдерживая рыдания.
Пальцы Маржени сжали ее затылок, не давая отвернуться. И в тех местах, где соприкасалась их кожа, тут же полилась кровь. Но Надя и сама не могла отвести взгляд, когда его кости затрещали и начали изгибаться, корежиться, прежде чем разлететься на осколки. Кровь хлынула из его глаз… множества глаз. Их оказалось так много, что вряд ли он видел мир без боли. Вряд ли мог вообще что-то видеть.
Надя любила Малахию. Даже сейчас, на вершине горы богов, где он ковал последние кусочки своего чудовищного плана с ненавистью в сердце к ней. Его предательство за ее предательство.
И он погибнет здесь. Да, Малахия обладал силой богов и знал, как использовать ее, но, ох, он был таким молодым – всего лишь подростком, – а боги знали, как обратить силы, дарованные ему хаосом, против него. Они и раньше сталкивались с богами хаоса, но всех их уничтожили, как уничтожат и Малахию.
Ему не выжить.
«Ты была так добра и оказалась такой полезной, – прошептала Марженя. – Я люблю тебя, дочь моя».
Она провела пальцем по Надиной щеке, продолжая удерживать затылок. А Надя вздрогнула, почувствовав, как расползается кожа под лаской богини.
Она обернулась и посмотрела на Марженю.
– И я люблю тебя, – прошептала Надя, а затем отвела ладонь с шрамом от груди и повернула ее в сторону Малахии.
Рука Маржени соскользнула с ее затылка на спину. Достаточно одного движения, одного неверного прикосновения, и богиня лишит ее жизни. Ведь Надя ей больше не нужна, потому что, несмотря на свою преданность, все еще задавала слишком много вопросов и слишком сильно во всем сомневалась. А еще умудрилась полюбить чудовище.
Можно ли любить бога? Нет, это невозможно.
В глазах Малахии вспыхнул едва заметный проблеск, частичка ясности.
А затем его руки обхватили ее руку – смертную и сверхъестественную, – и железные когти впились в ладонь. Вспышка боли, от которой перед глазами заплясали звезды, тут же стихла, когда она нырнула в темный источник магии и отдала силу ему. Малахия стал жуткой и безумной тьмой, в которой виднелся треснувший ореол божественности и целый океан ужаса. Такой же, как и у нее.
