Да и костяной ворьен обладал такой силой, что воздействие уже не остановить. В нем сплели яд и магию. И если кинжал сам по себе не причинил бы никакого вреда, то яд и магия сделают свою работу.
Боги. Только не сейчас. Только не после того, что произошло. Она не могла потерять свою богиню и его в одно мгновение.
– Нет, – отчаянно воскликнула Надя. – Ты не умрешь у меня на руках!
«Я еще не успела извиниться за свой поступок, а ты и вовсе убил мою богиню, нераскаивающийся ублюдок».
Хватая ртом воздух, он поднял руку и провел окровавленными пальцами по ее щеке и губам.
– Малахия, пожалуйста, – сказала она срывающимся голосом. – То, что случилось…
– Я люблю тебя, – перебил он. – Так сильно. Я хотел…
Он замолчал, а его лицо исказилось, и в уголках губ выступила кровь.
– Нет, – простонала Надя.
Она схватила его за руку, чувствуя, как затихает пульс под кожей.
Это нечестно. Ей даровано столько сил, но сейчас, когда это действительно имело значение, она оказалась бессильна. И не могла спасти Малахию.
– Я хотел показать тебе мир, – наконец прошептал он.
И то, что еще оставалось от ее сердца, рассыпалось в прах.
Он выдохнул и больше уже не вдыхал. Его светло-голубые глаза потускнели, когда свет, сиявший в них, погас.
Наде все еще не верилось, что это не какая-то шутка судьбы. Что он не притворялся, чтобы посмеяться над ней. Но когда его рука, сжимавшая ее ладонь, обмякла, реальность впилась в ее сознание.
Ужасающее, паническое рыдание вырвалось из ее груди. И ее захлестнуло горе, которое казалось слишком огромным, чтобы выразить его словами. Малахия не мог умереть. Это невозможно. Она столько сил приложила, чтобы вернуть его, чтобы он оставался человеком… и в итоге оказалось, что он действительно человек. И, как человек, смертен.
– Нет, – прошептала она, целуя татуировки на его пальцах. – Нет, нет, вернись, прошу, вернись.
Надя прижалась лбом к его лбу, заливаясь слезами и не зная, что делать.
Кто-то потянул ее за руку, и словно издали она услышала свое имя. Кто-то уговаривал ее уйти отсюда. Но она не собиралась покидать Малахию. Просто не могла.
Этого прекрасного и чудовищного парня, которому хотелось лишь обрести покой.
Он не мог умереть.
– Надя.
Она слегка повернула голову и увидела перед собой заплаканное лицо Париджахан.
– Нужно уходить отсюда.
Но Надя покачала головой и вновь провела рукой по волосам Малахии. Париджахан отцепила кинжал и книгу заклинаний с его бедра и сунула их в свою сумку. Печаль исказила ее черты, когда она протянула руку и, скользнув пальцами по щеке, осторожно закрыла ему глаза.
– Прощай, милый дурачок, – прошептала она.
И от этих слов что-то треснуло в груди Нади.
– Пардж, я не могу.
– Ему бы не хотелось, чтобы и ты умерла здесь.
– Но мы не можем бросить его.
Земля задрожала. И Париджахан с трудом поднялась на ноги.
– Если сможем вернуться сюда, то похороним его так, как он этого заслуживает. Клянусь, Надя, мы это сделаем. Но если мы останемся здесь, то умрем. Прошу, знаю, что даже мысль об этом невыносима, но мы должны убраться отсюда. Гора скоро обрушится, так что нужно как можно скорее спуститься с нее.
Но если они уйдут, то уже никогда не смогут вернуться.
Надя должна попрощаться с ним здесь раз и навсегда.
Она очень медленно кивнула, в очередной раз собираясь сделать то, что должна. Надя в последний раз поцеловала его неподвижные губы, а затем взяла ворьен и отрезала прядь волос, на которой крепилась золотая бусина.
– Я люблю тебя, Малахия Чехович, – прошептала она. – Но никогда не говорила тебе об этом. И уже никогда не смогу сказать, за что буду злиться на тебя вечность и никогда тебе этого не прощу.
Она положила руку на костяной ворьен, все еще торчавший из его груди, и застыла. Ей хотелось знать, как это произошло. Как этот кинжал смог оборвать жизнь парня, который столько всего пережил. Рыдания вновь сотрясли ее тело.
Париджахан накрыла ладонью руку Нади и выдернула ворьен.
Ее горе пыталось отыскать что-то, на что выплеснуться, кого сделать козлом отпущения. И обратилось на того, кто держал кинжал, оборвавший жизнь Малахии. Надя готова убить еще одного транавийского короля. Готова вечно поддерживать этот проклятый цикл.
Но он исчез. А на том месте, где он стоял, осталась лишь лужа крови.
Надя не запомнила, как добралась до подножия горы, потому что последствия того, как ее разорвали на части и собрали вновь, наконец достигли ее. Так что она даже не сразу поняла, что гора раскололась пополам, а ее боги все-таки отвернулись от нее навсегда.
Надя очнулась в теплой сухой постели. Но это стало слабым утешением, когда она свернулась калачиком в надежде защититься от боли потери, которая, судя по всему, не собиралась выпускать ее из своих объятий.
Воздух ощущался как-то неправильно. Что-то основополагающее разлетелось на куски, и теперь мир еще сильнее устремился навстречу хаосу. Потеря богов – всех до единого – ощущалась тяжким грузом, словно мир лишился красок. Все казалось неправильным.
Дверь открылась. А затем раздался вздох Париджахан.
Через мгновение кровать просела, и аколийка легла рядом с ней.
– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она.
Надя ничего не ответила. Она сжала пальцы на покрытой шрамом руке и прижала кулак к груди.
– И знаю, что тебе не хочется двигаться до самой смерти. Мне не хочется торопить твое горе.
– Вот и не надо, – перебила Надя, наконец повернувшись к подруге и усаживаясь на кровати.
Темные волосы Париджахан разметались на подушке, а в глазах виднелась усталость.
Париджахан открыла рот, чтобы что-то сказать, но Надя вскинула руку.
– Давай не будем говорить о том, что произошло. Не будем обсуждать, насколько все стало хуже. Я этого не вынесу. Скажи лучше, где мы находимся?
– В деревушке у самого леса Дозвлатеня, на западе. Оказывается, Тачилвник не такая уж и большая часть леса, если не пытается удержать тебя в своих сетях навсегда. Надя, я тоже чувствую это. Какой-то… надлом.
Но Надя покачала головой.
– А где Серефин?
– Никто не знает. Мы нашли Катю, Остию и Рашида… Он в порядке, но сломал запястье. Мы так и не смогли отыскать Кацпера и Серефина.
У Нади не возникло даже тени беспокойства за транавийцев. Серефин убил Малахию. Может, он погиб, когда рушилась гора. Тогда одной проблемой станет меньше.
