29-го мы наткнулись на стоявшую в шхерах шведскую эскадру из 13 военных судов. (Очутились) мы недалеко от (нее), так что (шведы) стреляли по нам боевыми зарядами, но так как дело происходило в шхерах, то мы скрылись за (островами) и (отступили) дорогой, которую шведские военные суда не могли за нами следовать. Потом царь вместе со мной и другими сошел на берег, на материк, и прибыл к армии.
2 сентября пришел я вместе с авангардом в Karisland (?) в Финляндии. Тут между русскими и шведскими передовыми войсками произошла схватка. В то утро русские трижды отбили шведов, ибо (последние) всякий раз садились (в засаду?). Под конец (шведы) бежали в лес, где часть их залегла в кусты. Русские, среди которых находился и я, все время их преследовали. Здесь, (отчасти) по неопытности, а отчасти из молодечества, я попал между шведами и русскими, стрелявшими и спереди, и сзади меня, так что я очутился, как говорится, между двух огней. Бог, однако, сохранил меня невредимым…
В тот день я обедал с храбрым генералом князем Михаилом Михайловичем Голицыным, ныне генерал-фельдмаршалом
[445]. Мы выпили с ним за столом по доброму стакану венгерского вина. Но его вызвали из-за обеда, чтоб прогнал неприятеля, заградившего нам путь. (Голицын) позволил мне сопровождать его, и, когда (шведов) больше не осталось, (он воспользовался мной) как переводчиком (при допросе) пленных. (Тут) по его приказанию (нам) принесли большой медный котел ключевой воды — другого сосуда не было, — и (оба мы) пили из (котла) с особенным наслаждением, смаковали воду. Относительно себя могу сказать, что (тем) вечером вода показалась мне вкуснее, чем венгерское вино за обедом; ибо кто сам того не испытал, не может себе представить, какую невероятную жажду испытываешь в сражении. Таким образом, я увидал здесь копию с битвы. Что за печальное зрелище для христианина и сострадательного человека это множество убитых и умирающих (ни в чем) не повинных людей, (в) странных (положениях), застреленных, зарубленных или заколотых каждый особенным образом! Мне кажется, кто сам не видал этой (картины), тот не может себе (ее) представить.
Затем армия пошла далее без помех. 8-го (сентября) мы достигли Або, главного города Финляндии. (Это) большой, красивый город, но в то время (он был) покинут (жителями), как и весь край от Гельсингфорса досюда, ибо на всем (нашем) пути мы нашли только два обитаемых крестьянских дома. Страна повсюду живописна и плодородна; созревшие нивы стояли (неубранными), и мы (пользовались) всем в изобилии, находили между прочим множество домашней утвари и большое количество книг. Один русский солдат предлагал мне 10 фолиантов греческих Patribus приблизительно за 8 скиллингов; когда же я (от них) отказался, за невозможностью увезти их с собой, то (солдат) не пожелал нести их обратно и бросил в поле, где они (потом) и сгнили вместе со множеством (всякого) другого добра.
Край изобиловал скотом и хлебом, всякий убивал (скот) и забирал (припасов) сколько хотел. Колокола и церковная утварь были взяты и отосланы в Петербург. Словом, видеть такое опустошение не могло не быть больно даже для врагов.
В Або среди множества оставленных жителями книг я случайно нашел финскую Библию, каковую искал повсюду. Я привез ее домой и храню до сих пор. (Библия эта), вместе с так называемым маршальским жезлом (Prime Stav?), были (в настоящем походе) единственной моей добычей; но жезл я потерял дорогой, ибо привязал его к седельной луке, (Библию) же я вез на седле сзади.
14 сентября я ушел вместе с армией из Або.
17-го царь сам сел на галеи. Я поехал с (ним). Мы снова (прошли) на расстоянии близкого пушечного выстрела (мимо) шведского флота и 19-го прибыли в Гельсингфорс. Отсюда царь отпустил меня назад (к королю) с письмами
[446]. (Но тут) я снова сделал большую (оплошность), передав (все) мои бумаги канцелярскому советнику Фальку, (который вслед за тем), по слухам, уехал вместе с другими в Петербург. Я отправился за ним вдогонку на шлюпке (и прошел) 5 миль, но не настиг его и должен был, к моему огорчению, вернуться (с пустыми руками). Впрочем, (я) хорошо (сделал, что вернулся), потому что, случись непогода, я бы нескоро проехал обратно столь дальний путь.
Нашел я свои бумаги (в Гельсингфорсе) опечатанными у одного капитана, датчанина (родом). Ему приказано было доставить меня в Ревель на бригантине, так как я не мог, да и (ни за что) не хотел идти обратно на яле Петра Флювера. (Последнему) по моей просьбе, (а также по ходатайству) покойного Фалька (и некоторых) наших добрых друзей, царь подарил маленькую бригантину, чтобы перевезти на ней (в Данию наших) людей. Мне царь пожаловал 50 червонцев.
22 сентября я переехал на бригантине в Ревель (на ревельский берег?); 23-го (отправился далее) из Ullfholm’a на маленьком плоскодонном голландском судне для молока (melkeskoyte), с парусом из старого мешка, привешенным к шесту, (и) при довольно свежей погоде, которая по пути все более и более портилась, (подошел) на 2*/2 мили ближе к Ревелю, куда после больших опасностей и прибыл благополучно в тот же вечер.
(В Ревеле) я застал датского капитана Розенпальма
[447]. (Он) зашел туда со своей шнявой, в которой открылась течь вследствие того, что он наткнулся на мель близ Эзеля. (В шняве) было 7 футов воды. (Розенпальм) послан был к царю с письмом по тому же делу, что и я, ибо (в Дании) думали, что я уже утонул, об этом он мне (сам) рассказал.
24-го (сентября) я выехал из Ревеля; прошел еще через несколько (противо)чумных застав, на одной из коих ночью меня чуть не застрелили. Дорогой я иногда испытывал большой недостаток в лошадях. 26-го (сентября) прибыл в Пернов, (но) тотчас же поехал далее, и, чтобы избежать задержания в разных местах, снова проскользнул тайком мимо нескольких чумных застав. Наконец, 27-го, не предупредив о себе, прибыл в Ригу, где в тот (самый) день умерли от чумы (местный) комендант и его жена. Великим для меня счастьем было то, что (рижский) вице-комендант, генерал-майор Буш, ныне покойный, был моим другом и вообще (доброжелателем) всех датчан; иначе мне пришлось бы плохо за то, что, проехав чрез столько замученных местностей, постоянно проскальзывая (тайно мимо карантинов) (и проскользнув) даже мимо стражи у городских ворот, я пришел просить у него содействия к продолжению моего путешествия. (Здесь), как и всюду, за подобные (тайные переходы меня) легко могли бы вознаградить пеньковой петлей. Но если б в это путешествие я выдерживал на каждой заставе карантин, то и в несколько лет не вернулся б на родину.
