Но как же тогда у слизня получалось удерживать на себе добычу, не давая ей скатиться? Объяснение напрашивалось одно: существу хватало «ума» разделяться надвое. Одна половина при этом оставалась неподвижной, вроде седла на коне, а вторая — нижняя — ухитрялась как-то двигаться.
Прозрачность существа воскресила в памяти то, что Найлу в свое время довелось увидеть в Дельте. Когда он установил связь с богиней, вдруг возникло ощущение, что сама земля сделалась прозрачной, отчего в ней ясно проглянули вздымающиеся волны жизненной энергии. Это сопровождалось ощущением, которое он потом назвал двойным зрением — будто у него вдруг оказалось две пары глаз, из которых одна видела плотный материальный мир, в то время как другая могла прозревать иную реальность, более глубокую и сокровенную. Так как это можно было неким образом сопоставить с хитрым навыком «бокового вглядывания», посредством которого удается различать элементалов, Найл попробовал применить его и к этой пульсирующей массе, терпеливо застывшей, словно привязанная лошадь.
Результат попросту ошеломлял. Слизень на глазах начал растворяться, как будто превращался в воду. Воздух заполонила несусветная вонь. Таял организм быстро, точно льдина на жаре. Не прошло и минуты, как его уже не было; осталась лишь прозрачная жидкость, вскоре струйкой ушедшая в приозерную траву.
Внезапно Найла охватила усталость, словно бы кто-то выкачал из него всю энергию. Истекшие десять минут потребовали такой невероятной концентрации, что хотелось со вздохом закрыть глаза и ждать, ждать, пока мало-мальски не восстановятся силы.
Он подобрал с земли влажный снаружи спальный меток и побрел вверх по склону к злополучному месту ночлега. Там, где ползло существо, оставался мокрый след — как ни странно, совсем не склизкий на ощупь: вода как вода.
Сума лежала на прежнем месте, сухая: очевидно, слизень не проявил к ней интереса. Земля там намокла, и Найл вместе с пожитками перебрался на десяток шагов повыше. Больше опасных сюрпризов озеро наверняка и себе не таило. Главное сейчас — как следует отдохнуть. Через пару минут Найл уже спал.
Глаза он открыл, когда уже рассвело. Солнце хотя и не добралось до вершины холма, что за спиной, но уже озарило лучами пустынные земли к западу. Найл вылез из спального мешка — обратив при этом внимание, что тот покрыт беловатым налетом с каким-то рыбным запахом, — и свернул его нажатием кнопки. В горле было сухо, и ужас как хотелось есть (сейчас бы тот самый обычный завтрак: свежеиспеченный хлеб и масло с медом). Вместо этого Найл приложился к фляжке с водой из колодца, которая его ощутимо взбодрила. Вкус, кстати, был едва ли не лучше, чем когда ее только что зачерпнули. А запах вызывал ассоциации с зеленью — травой, листьями, молодыми побегами. Вскоре Найл уже не чувствовал голода.
Пока он собирал суму, над холмом величаво взошло солнце, залив светом склон и зеленую поверхность озера. Красота и спокойная умиротворенность пейзажа невольно очаровывали. От Найла не укрылось и кое-что еще. Росистая трава на утреннем солнце переливалась оттенками изумруда, однако в том углублении, где он имел неосторожность заснуть, она была покрыта таким же беловатым налетом, что и дно у спального мешка, куда налипла слизь. Озадачивало то, что площадь, которую покрывал этот налет, была не меньше семи метров в окружности. Сам слизень в том виде, в каком различил его при луне Найл, был меньше по крайней мере вдвое.
Найл, заинтригованный таким обстоятельством, прошелся по белесому следу до самого озера. По всей его протяженности ширина была неизменной, вплоть до того места, где след терялся в чистой воде.
Ну и ну. Как слизень, в котором длины не больше трех метров, сподобился оставить след в семь метров шириной?
Ответ пришел постепенно, и такой, что впору было досадовать на свое тупоумие. Разумеется, то существо могло раскатываться тонким слоем так, чтобы «просачиваться» под жертву на манер мокрой простыни.
Что же в таком случае произошло? Видимо, оно облекло собою спальный мешок, так как он весь в белой парше. К счастью, голова у Найла на тот момент находилась в водонепроницаемом кармане, предназначенном для подушки. Слизень и тогда мог накрыть ему лицо и удушить, но воздержался, чтобы невзначай не вспугнуть до времени жертву: а вдруг вырвется? Он, судя по всему, решил оттащить добычу к озеру и втихую утопить, а потом уже съесть.
А почему Найл не почуял опасности и спокойно завалился спать? Неужели то существо владело некоего рода гипнозом, притупляющим у жертвы бдительность?
И тут до Найла с внезапной ясностью дошло: этот гигантский слизень и был источником загрязнения священного озера. Как все живое, слизь на протяжении своего жизненного цикла сбрасывала миллиарды клеток. Но в отличие, скажем, от сброшенных клеток кожи человека, которые уже мертвы, клетки этого бесхитростного организма оставались живы. Это существо избавлялось от них по той лишь причине, что жизненной энергии у него не хватало на содержание большего количества клеток — иначе оно постепенно разрослось бы на все озеро.
Задумчиво стоя на берегу, Найл ломал голову еще над одним вопросом. Почему это существо вдруг взяло и рассосалось? В тот момент он считал, что это был своего рода способ изникнуть, уйти от навязанного господства чужой воли; что-то вроде самоубийства. Хотя какое самоубийство может быть у слизня, и не слизня даже, а создания еще более примитивного?
Следовательно, тварь прикончила не его, Найла, воля, а чья-то еще. Но чья? И зачем?
По-прежнему занимаемый этим вопросом, он направил стопы на северо-запад. Когда Асмак устраивал для него умозрительную «рекогносцировку на местности» между городом пауков и Серыми горами, Найл тщательно запомнил маршрут, а позднее еще и усилил память посредством медальона. Так что теперь он хотя бы четко представлял, в каком направлении двигаться.
За долиной зеленого озера потянулись ухабистые и на редкость невзрачные пустоши. Сама земля была словно сплошная полоса препятствий, где Найл то и дело запинался о травянистые кочки, кривые коренья и торчащие из дернины камни. В небе кружила пара-тройка воронов. Элементалами здесь и не пахло. Даже какого-нибудь угрюмого нелюдима вроде того, что вскинулся па Найла, когда он подумал разбить возле его камня бивуак, и то не попадалось. Оттого, наверное, и места здесь такие неприглядные, и растительность неухоженная.
Непривычно теплое для октября солнце пригревало голову и плечи. Через час нелегкого пути по унылой местности так отяжелели ноги, что захотелось сделать привал. Но земля была или чересчур сырая, или очень уж неровная. Наконец нашелся подходящий камень — плоский, примерно метр в поперечнике, — на который Найл с облегчением опустился. Камень при этом чуть накренился, и из-под него выскочил какой-то мелкий грызун. Он юркнул было под защиту колючего куста, но тут сверху камнем прянул ворон (Найл аж вздрогнул) и, прикончив бедолагу одним ударом клюва, мгновенно ретировался вместе с добычей.
Найл достал из сумы сверток с едой и взялся за сушеные коржи. Пока он перекусывал, в десятке шагов от него на изогнутое деревце спланировал ворон — крупный, от головы до хвоста около метра. Поводя опасного вида клювом цвета слоновой кости, он сидел и поглядывал с нескрываемым любопытством.
