— И вы что, бьёте нечисть током? — не сразу поверил я. — Так вы лечите или калечите своих пациентов?
— Это крайняя мера, что вы, что вы! — заверил Висконский. — Как же неудобно получилось-то, ведь после этого нелепейшего случая вы можете подумать, что здесь собрались какие-нибудь необразованные профаны, но ведь это не так, поймите, мы действуем согласно разработанному чинами министерства регламенту…
Он продолжал талдычить о том, что в их клинике всё сертифицировано, стандартизировано, заверено и перезаверено всеми возможными инстанциями. Будь это так хоть один раз, то меня бы за малым не убило током от ручки обычной двери. Что же это за сертификаты такие, дающие разрешение гробить нечисть?!
Понимая, что на деле всей правды мне всё равно не узнать, я решил закруглить наш разговор, да и Висконский, похоже, был не прочь замять неприятный инцидент. Что касается той самой двери, то в неё было вмонтировано электронное табло, открывающее дверь только после ввода определённой комбинации цифр.
— Пройдёмте за мной. — Не переступая через черту, Висконский ввёл несложную комбинацию, которую я тут же запомнил и сразу же отложил в одном из уголков памяти: чтобы открыть дверь, требовалось ввести трехзначный код — 428.
Лампочка над дверным проёмом загорелась зелёным, мы было приготовились выйти из стационара, как оборотень вдруг коснулся лапой уха и нахмурился. Я не сразу понял, что в его ухо вставлен миниатюрный динамик. Неужто это и есть та самая внутренняя связь, о которой талдычил оборотень? Доктор Висконский внимательно выслушал и несколько раз отрывисто кивнул. Кому-то. Не мне.
— Всё в порядке? — на всякий случай спросил я.
Баггейн не успел ответить, потому что из-за двери реанимационной палаты раздался страшный грохот. На моих глазах доктор резко побледнел, сунул под мышку бумаги и бросился к дверному проёму, поднося к искривившимся губам маленький микрофон, закреплённый на халате.
Ага, меня посетила мысль, что его, как и динамика в ухе доктора, я почему-то не замечал раньше. Это серьёзное упущение, подобное никогда не ускользало от моего взгляда.
— Викентий, вне палаты номер пять, — прорычал врач.
Я не сразу понял, что, обращаясь к упырю, Висконский называл меня не по фамилии — Видич и даже не по имени — Деян, как до этого он делал всегда. Баггейн назвал меня по номеру палаты, в которой я лежал. Уж не знаю, было ли так принято в клинике Лисича, требовал ли того внутренний регламент, но как-то стало не по себе.
Висконский перехватил документы, подскочил к двери палаты реанимации и приложил к специальному отсеку появившуюся из ниоткуда карту-пропуск. Для себя я отметил, что просто так в эту палату было не попасть. Любопытно, однако!
Я вроде бы не припоминал, чтобы моя палата закрывалась на ключ. Но, наверное, реанимация на то и была реанимацией, как им без запоров. Вдруг с операционного стола кто-нибудь по-быстрому сбежит? А что, и не такие ситуации бывали…
— Доктор Висконский… — Я не договорил, потому что дверь палаты реанимации, в которую шмыгнул баггейн, мгновенно захлопнулась за его спиной.
— Не вздумайте никуда уходить! — донеслось до меня уже на излёте.
Толком рассмотреть, что происходило за дверью, не удалось. Подвела заторможенность реакции, Висконский настолько быстро захлопнул дверь перед моим пятаком, что я почувствовал, как обдало ветерком шерсть. Но то, что я успел увидеть, вогнало меня в ступор.
Посередине палаты стояла койка, именно она с грохотом завалилась вверх тормашками. Пристёгнутый к ней ремнями чёрт уткнулся лбом в пол, на котором застыли разводы мутно-зелёного цвета.
Вокруг койки валялись какие-то перья, будто чёрт выпотрошил наизнанку подушку. Вот только эти перья были гораздо более крупные, такие я видел впервые. Уму непостижимо, что там произошло и что вообще это могло значить, но видел я всё это собственными глазами. Уж сколько успел и как запомнил.
Я так и остался стоять у захлопнувшейся двери. Ну и дела…
Возможно, не стоило совать пятак не в своё дело, как учила меня чертовка-мама. Но то, что я видел, отнюдь не было похоже на добровольный «очистительный» курс. Не спорю, я ничего не понимал в новых научных методах откачки из организма святой воды, но где-то в подсознании крепла уверенность, что доктор Висконский вешал мне лапшу на уши, прикрываясь какими-то сертификатами и медицинскими нормами.
Глава 12
Прерванный эксперимент
Стоило баггейну скрыться в палате реанимации, как лампочка над дверным проёмом коридора неистово замигала. Это могло значить только одно — дверь открыли, и открыли её с другой стороны. Я услышал, как щёлкнул кодовый замок, а потом той же дверью меня отбросило в самый угол. Я даже не успел увернуться и больно стукнулся о стену затылком и локтем. Обидно, однако…
В стационар влетел взмыленный медбрат-упырь. Не оставалось ни малейших сомнений, что Викентий пришёл за мной, но я-то стоял за дверью. Медбрат выглядел взволнованным, он огляделся и проговорил, вернее, даже пролаял в нагрудный микрофон:
— Пятого здесь нет.
На секунду упырь завис, причём в прямом смысле этого слова — он застыл и уставился в другой конец коридора. Выглядело это так, будто кто-то выключил розетку, питавшую медбрата из сети. Оказалось, что он дожидается ответного распоряжения по динамику, вставленному в ухо. Услышав приказ, Викентий бросился к моей палате.
Всё происходило настолько стремительно, что я толком не успел ничего понять. Викентий вел себя крайне странно, чего уж говорить. После того как медбрат-упырь хорошенько приложился по мне дверью, сразу закружилась голова. Отпечаток оставляла лошадиная доза лекарств, пропущенных через организм за последние дни…
Я проводил скрывшегося за поворотом упыря холодным взглядом. Может, даже к лучшему, что мы разминулись? Не хотелось поднимать на ровном месте скандал, но прямо сейчас я, возможно, и не сдержался бы. Высказал бы ему всё, что думаю о таком бестактном поведении всего персонала клиники. Я потёр ушибленный локоть.
А ещё у меня не было желания возвращаться в палату прямо сейчас. Почему бы не продолжить экскурсию без доктора Висконского и, например, не найти кабинет этого самого главного доктора Лисича, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз? После всего увиденного я только лишь окреп во мнении, что отсюда следовало валить, пока ещё с «Хмурых Болотцев» в столицу ходили поезда.
В загадочной палате реанимации снова что-то грохнуло. На этот раз звук был такой, будто взорвалась хлопушка. Можно было предположить, что Висконский собственноручно установил койку с привязанным пациентом на место. Ну а что? У врача-баггейна, лишь прикидывающегося чёртом, на это вполне могло хватить сил. Несмотря на всю свою трусость, эта лопоухая раса обладала недюжинной мощью и ловкостью.
Сразу после этого повисла тишина.
Я даже прижался щекой к двери, надеясь услышать голос Висконского, но изнутри не доносилось ни звука. Мелькнула мысль, что я чувствую себя не в своей тарелке и до сих пор не определился, как воспринимать окружающую действительность.
