— А зачем по монете бросали? — спросил Ули.
— То поверье. Если звякнет монета, то душа добралась к предкам.
— И каждый по монете? — недоверчиво спросил Ули. Потом подумал и хлопнул в ладоши, вскрикнув: — Так там много золота! Много-много!
— Золота мертвых? — равнодушно спросил Хродвиг.
— Ну да! — воскликнул мальчик. — Мертвым же оно не нужно!
— Не нужно, — помедлив, согласился старик. — Ты готов у дедушки Эндира взять десяток-другой монет? Они же ему не нужны?
— У дедушки?.. — запнулся Ултер. В его голосе не слышалось прежней радости. — А дедушка Эндир тоже там?
— Где же ему еще быть? Молчальники начинают строить усыпальницу новому дану сразу, как только он берет власть. Дело это долгое и непростое.
— У дедушки Эндира брать золото нельзя, — принял решение Ултер. — И у других умерших тоже нельзя.
— Это правильно, — кивнул Хродвиг. — Так не нарушается закон гор.
Чужой взгляд больше не беспокоил Хоара. Никто из Ойдетты не мог преследовать их, в этом Хоар был уверен. Может, горный лев нацелился на добычу, но от них так разило дымом и железом, что он отступился? Беспомощную овцу отбить от отары куда проще. Хоар покосился на темную дымовую кляксу на горизонте и убирать ножны с колен не стал.
— Когда я пришел в Город мертвых, — продолжил Хродвиг, — склеп для моего дана уже подвели под крышу. Дом для дана был, но его тело я сжег в Декурионе. Молчальники расступились, убоявшись чумы, и я вошел в пустой дом. Черная шкура, которой я когда-то предупредил всех окрест о чуме, была со мной. Я кинул ее у подножия каменного трона и лег на нее, уснув.
— Долго ты там пробыл? — затаив дыхание, спросил Ули.
— До новой луны, — ответил Хранитель. — Молчальники приносили мне еду и воду, ставя у порога. О! Дом славно был сделан. Камни на полу подогнаны тщательно — нож не просунешь! Узоры на стенах — рисунки охоты и битв. Полати у трона пустуют, ожидая ближников дана…
— И сейчас там пусто и грустно? — посочувствовал Ули. — Тебе опять одному придется?
— Пусто? — заухал-засмеялся довольный Хродвиг. Его смех разнесли окрест стены ущелья, и Хоар недовольно скривился. — Пусто?! Хрейг, моя жена, давно ждет. Преданные слуги, послушные моей воле, ждут. Мои ближники, великие воины и мудрые мужи, ждут. В свое время они таскали друг друга за бороды, споря, кто из них где должен лежать после смерти.
Хродвиг вновь торопливо и шумно отхлебнул воды и продолжил:
— Когда я был даном, моей правой рукой был Храмт. Надежный и верный. Безжалостный и коварный. Важнее моего слова в его жизни не было ничего. Когда я отдал власть Эндиру, двери моего дома в Городе мертвых закрылись для него. Только я и моя жена могли отныне переступить порог…
— Почему? — не понял Ули.
— Потому что я перестал быть даном, — терпеливо объяснил Хродвиг. — Когда Храмт стал совсем плох, родные приготовили родовую усыпальницу… Он избил их! — опять заухал Хродвиг. — Избил, сел на лошадь и ускакал. Был слух, что добрался-таки до Города мертвых.
— Так он что, нарочно там хотел умереть? У твоего трона? — уточнил мальчик.
— А ты говоришь — «пусто»! — передразнил мальчика Хродвиг. — «Опять один»!..
«Не слишком ли много разговоров о смерти и мертвецах? — подумал Хоар. — Выдержит ли Ули?»
Словно в издевку над его мыслями оживившийся Хродвиг продолжил:
— Кто может переступить границу Города мертвых? Только те, кто пришли умереть, только молчальники, что помогают в обрядах, и только родичи, что провожают усопшего. Никто иной переступить черту Города не может. Иначе сам перестанет быть живым…
Совсем скоро Хоар перестал слушать речи старика. Однообразие дороги убаюкивало. Журчание ручья, вдоль которого пролегал путь, ревниво скрадывало другие звуки, и над дорогой слышалась только песнь воды. Солнце, завершая свой дневной бег, вскоре спряталось за горами. От белой, пенистой, как молоко, воды мелкого ручья поднимался туман. Словно живой, он рос, поднимаясь над ручьем, и вскоре уже стелился над дорогой.
Затем Хоар увидел спешившегося Третьего, который остановился возле удобной расселины со скалистым козырьком. Следы на скале говорили о том, что изредка здесь останавливались путники. Третий успел разжечь костер и набрать воды. Вовремя! Густыми волнами туман плавал над ручьем, укутывая его своими прядями. Теперь спуститься к воде, не переломав ноги на круглых камнях, было невозможно.
Стоянку перед расселиной обдувал легкий ветерок, не позволяя туману подняться выше и приблизиться. Словно живой, туман тыкался в эту невидимую границу, как щенок мокрым носом, но не мог преодолеть ее. Хоар остановил арбу так, чтобы помощник-ветерок не задувал в расселину. Пламя костра сразу выпрямилось, и в пещерке уютно потянуло дымком.
— Видел кого? — спросил Хоар, подходя к Третьему ближе. За весь дневной переход им и парой слов не удалось перекинуться.
— Нэт, — мотнул головой Третий.
Прошло столько лет, но его дорча по-прежнему был ужасен. Вся пятерка выучила дорча, но между собой они по-прежнему разговаривали на своем наречии.
— Следы? — поинтересовался Хоар.
— Смотрыт кто-то. Нэ добрый — нэ злой. Звэрь смотрыт.
— Не нападет? — спросил Хоар.
Третий пожал плечами.
— Ешь и ложись, — скомандовал Хоар. — Лошадьми займусь. Подниму за полночь.
Третий развернулся и пошел вглубь пещерки. Вскоре он уже раскатал войлочную циновку и торопливо ел, усевшись на нее, запивая хлеб горячим травяным настоем. Хоар наскоро обиходил лошадь Третьего, которая была заводной, уделил время своему скакуну. Ули в это время усердно чистил и скреб Тихоню. Та благодарно всхрапывала и жевала ивовый куст.
— Ойкону Тихоня понравилась, — ласково проводя ладонью по ребрам кобылы, грустно сказал Ултер. — Он уже далеко?
— Он с семьей, Ули, — ответил Хоар. — Идет к твоему этому… конюху.
Утешитель из Хоара был никакой.
— Как рука? — поинтересовался Хоар. Он решил отвлечь мальчика. Слишком долго тот слушал сегодня о мертвецах.
— Хорошо. Я и забыл, что она болела, — ответил мальчик.
Хоар подошел и взял руку мальчика, поднял ее. Помял, понажимал в разных местах. Ултер равнодушно наблюдал за действиями Хоара.
— В прошлый раз у тебя были содраны эти костяшки. — Хоар надавил над мизинцем и безымянным пальцем. — Потому руку и свернул. Эти костяшки далеко от остальной руки, поэтому кулак и съезжает, а удар не получается.
Хоар с силой надавил своей мозолистой ладонью на костяшки мальчика, и детский кулачок свернулся под углом к запястью.
— Видишь? — спросил Хоар.
Ули заинтересованно смотрел на свою руку, словно давно ее не видел.
