А вот знания о возможных соляных копях в Лоне Матери слишком важны, чтобы доверить их кому попало. С другой стороны, и медлить нельзя: дан и танас должны узнать про соль как можно быстрее. Но как?
Клоп
Клоп всегда остро чувствовал опасность. Рабская жизнь и многочисленные хозяева научили. Потому и жив до сих пор. Именно поэтому он не смог расслабиться у моста, где Пиво с Книжником затеяли остановку с охотой-рыбалкой. Недомерок решил пройти чуток обратно и посмотреть, что творится позади. Клоп любил присматриваться, оглядываться и знать, что происходит за спиной.
Он скривился и почесал между лопатками, изогнувшись на узкой скамье. Вот странно — камень страхолюдного чудовища угодил в шлем, а ноет спина.
Клоп вспомнил о Джогу-Вара, и его передернуло. Когда он увидел горного волосатого исполина, то чуть не умер на месте от страха. Наверное, оттого и не испугался, когда его втащили в склеп к страшному седому старику: весь страх в нем кончился, остались лишь покорность и безразличие. Сил едва хватило на то, чтобы смотреть на блестящее лезвие кинжала, что ходило ходуном у шеи. И вдруг все кончилось. Злобный свирепый мальчишка хотел выцепить из руки старика кинжал, но воин что-то прошептал, и сопляк унялся.
И вот теперь они сидят вместе как ни в чем не бывало и пируют за одним столом. Видать, умерший старик был непростым человеком. Странные они, эти горцы. В Империи Клопу уже кожу со спины кнутом спускали бы, а здесь за стол усадили… И еда у пленных и горцев одна и та же… Клоп покосился на уплетающего густую похлебку Книжника, сидящего рядом. Как же Арратой вымаливал себе жизнь! Что он вопил на горском тарабарском наречии? Спрашивать у счетовода Клоп ничего не стал — лень. Да и что может знать проклятый врун?! Слышал он его сказки, и не раз: один-единственный привратник и куча золота, как же! Видел он те горы золота, еле жив остался…
Клоп запихал в рот кусок вареного мяса и потер шею. И замер с поднятой рукой. В зал вошла Она — румяная, белая, пышная, как праздничная сдоба на господском столе. Горянка прошла мимо раба — груди мягко покачивались, а ягодицы перекатывались. У Клопа зашумело в ушах и затвердело внизу. Но было что-то и еще, кроме похоти. Что-то новое, чего Клоп не ждал от себя. Может, голова закружилась от запаха пахучих трав, который остался после нее?
Девки, которых доселе наспех знал Клоп, были сплошь тощие и чумазые. Такие же, как и он сам. Украдкой от хозяев они быстро совокуплялись в коровнике или темном сарае, как собаки на случке, и отваливались друг от друга.
Горянка подошла к заросшему черной бородой воину и взяла за плечо. Клоп почувствовал, как кольнуло в груди. Да что с ним такое?! Потом, когда она втирала в плечо бородача мазь и приматывала руку, Клоп зачарованно смотрел на широкую женскую спину, шею… и, конечно, то, что пониже спины. Он и не заметил, что рот его раскрыт, как главные ворота усадьбы перед приездом хозяина.
Но вот она закончила, собрала мази в суму и направилась к выходу. Затаив дыхание, Клоп следил за каждым шагом. Она встретилась с Клопом глазами, озорно улыбнулась и приблизилась. Взяла его ладонь в свою руку и положила на полную грудь. Рука Клопа задрожала, в ушах зашумело так сильно, что он чуть не упал со скамьи. Лекарка расхохоталась, схватила Клопа за шею и поволокла за собой. Клоп и не думал сопротивляться. Выходя, он успел заметить, как на колени к воину садится горянка, что разливала брагу. А к чернобородому подходит еще одна.
Он оказался ей по плечо. Но это было не важно. Ничего уже было не важно. Одним движением горянка стянула с него рубаху через голову, понюхала ее и скривилась. Загнала его в большую кадку у входа. Клоп и сам не заметил, как оказался по колено в прохладной воде, совершенно голый. От воды приятно пахло травами, так же, как и от лекарки.
Женщина зачерпнула ковшиком воды и полила ему на голову. Клоп закрыл глаза, а она вдруг схватила его между ног. От неожиданности раб переступил ногами и чуть не вывалился из кадки. И упал бы, если бы его не придержали. За все то же причинное место.
— Ты что? — сказал Клоп, но женщина быстро прижала указательный палец к его губам, ласково прошипев.
Клоп прикусил ее за палец и схватил двумя руками за ягодицы, притянув к себе. Она нагнулась и поцеловала его. Поцелуй был долгим, пока Клоп не расслабился и не просунул язык между губ. Почувствовав движение языка, лекарка втянула его так глубоко, что раб на миг испугался. Но лекарку заколотила дрожь, по телу густой волной побежали мурашки; рука, держащая Клопа за причинное место, тоже задергалась, и Клоп излился ей на бедро. Горянка отпустила его язык и уд, смеясь весело и счастливо. Клоп вдруг ясно и четко вспомнил темный склеп, лезвие кинжала у шеи и понял, что живой. Он живой! Клоп схватил женщину за полную грудь и сильно сжал за сосок. Та вскрикнула.
«И она живая», — появилась в голове глупая мысль, и Клоп толкнул лекарку на кушетку. Та потянула его за собой и опять впилась в губы. Ночь только начиналась.
Олтер
Пелеп внимательно смотрел на меня, выставив ладони вперед и растопырив пальцы. Мы успели порядком запыхаться. Я вымотался, вспотел, колени ходили ходуном, но останавливаться и не думал.
Мой противник вскинул руки, метя в глаза, а сам кинулся ко мне, выставив плечо, и врезался в мой живот. Задумка была хороша — снести меня, как кеглю. Тем более что я еле-еле держусь на ногах. Но я успел развернуть корпус, пропуская соперника мимо, и слегка толкнул. Пелеп рухнул на землю. Победа получилась неожиданно скорой и легкой.
Барат, выполнявший роль судьи, и Йолташ радостно загудели. Дядька Остах сидел на табурете, демонстративно не участвуя в «детской возне». Он изредка переговаривался о чем-то с гостями — Либурхом и Туммой. Видимо, они обсуждали ход поединка. На невысоком столике перед ними лежали фрукты, стояли кувшин разбавленного вина и чаши. Плети винограда над головой укрывали зрителей в приятной тени. Несмотря на раннее утро, зной уже крепко обнимал за плечи. Здорово выручал журчащий неподалеку фонтан. Вообще, задний двор оказался идеальной площадкой для наших утренних тренировок. То, что нужно, — укромное место рядом с домом.
«Было бы чему радоваться», — я с укоризной глянул на братьев. Те мигом почувствовали мое недовольство и примолкли.
— Пелеп старается, — отдуваясь, громко сказал я. — Он отлично дерется, хоть и не привык бороться по правилам. Хороший противник, быстрый и резкий.
Пелеп поднялся с земли и поклонился. Паренек меня боготворил, что сильно меня раздражало. После того как мы привели избитого Пелепа домой, я выдал ему кое-что из своей одежды — лицезреть и дальше его рванье я не собирался. Потом уговорил Остаха смазать парню вывихи и ушибы, хоть тот и считал перевод мази на оборванца расточительством. О чем с ворчанием и сообщил, обрабатывая синяки и ссадины мальчишки. После этого — а также плотного сытного ужина — Пелеп считал себя обязанным мне до конца жизни. А меня чтил как личное божество.
И потому вначале борьба у нас не задалась. Пелеп смотрел на меня, как кролик на удава, замерев столбом. Да, с таким столбом удобно отрабатывать подсечки, подножки и броски — живой вес все-таки, не мешок! Вот только мне нужен полноценный спарринг-партнер! Как я ни ругал, как ни просил Пелепа — ничего не выходило. Он слушал меня, беспрестанно кивая и кланяясь, а как только дело доходило до поединка — впадал в ступор. Не мог беспризорник поднять руку на благодетеля!
