— Вот интересно, а стриженая ты больше похожа на девочку. Лицо можно рассмотреть. — Он поцеловал меня в лоб, в нос, в подбородок — опускаясь сверху вниз. — И оно такое красивое.
Меня еще никто никогда не называл красивой. И я уверена — никто никогда так не думал.
— Я же просила не говорить про меня ничего хорошего.
— Ну конечно, и я тебе пообещал. Только это не считается.
— С какого перепуга? Обещание есть обещание.
— Да, только то было до того, как я в тебя влюбился.
Это было слишком. Слишком неожиданно. Я отреагировала как всегда. Сказала то, что всегда говорила:
— Да иди ты!
— Ладно, проехали.
Обида его была столь сильна, что ощущалась почти физически, будто черная луна нависла над нашим ложем.
Господи, что же я наделала?
— Прости, прости. Я просто не знала, что ответить.
— Да ладно, Джем.
Но руки он отнял, а сам отодвинулся.
— Ничего не ладно. Я просто дура.
Если бы я сказала в ответ, прямо тогда, если бы сказала, что люблю его. Если бы… если бы… если бы.
Без его тепла под одеялом сразу сделалось зябко, холод, до того таившийся в руках и ногах, расползся по всему телу, и меня затрясло. Я села и принялась нашаривать одежду, снова ругаясь по поводу отсутствия фонарика. Напялила все, что отыскала — ни лифчика, ни трусов, всего один носок, да и тот, кажется, был Жучилин, свитер, свои джинсы. Остальное подождет, пока не станет светлее. Примерно в метре от меня Жук проделывал то же самое. Похоже, что-то сломалось в наших отношениях. Я все убила своим длинным языком.
Я свернулась калачиком, но даже в одежде мгновенно окоченела. Впрочем, если подумать — потанцуйте-ка голышом под дождичком в середине декабря, а потом покатайтесь в коровнике по соломе с голым задом, — тут любой замерзнет, верно? Да еще и в животе было пусто. Я слышала, как Жук возится примерно в метре от меня, пытаясь устроиться поудобнее. Он вздохнул. Может, просто выдохнул, но я услышала в этом вздохе растерянность, гнев и печаль. Мне захотелось протянуть к нему руку, но стало страшно, что он ее оттолкнет.
Мы полежали в молчании. Даже коровы попритихли. Улеглись в сено и в собственное дерьмо, чуть слышно жевали и дышали. Холод не давал заснуть, да и не удалось бы, пока между нами стоит эта стена молчания. Я не могла без него.
— Ты не спишь? — прошептала я. Голос почти полностью затерялся во тьме огромного сарая.
— Не.
— Жутко холодно.
— Знаю. Мне тоже. — Пауза. Очень длинная пауза. — Давай иди сюда.
Я придвинулась ближе, он повернулся. Закинул длинную руку мне за плечо, я прижалась к нему.
— Прости, — сказала я. — За те слова.
— Да ладно, Джем, забей. Забыли.
— Да, но… я этого не имела в виду. Не хотела тебя обижать.
— Знаю. Порядок. Все хорошо. Милые бранятся — только тешатся. Так ведь?
Он поцеловал меня в кончик носа, нашел губами мои губы, и вдруг все опять сделалось хорошо.
Мы вдыхали дыхание друг друга, я запустила руки в его кучерявые волосы и подумала: «Милые. Да, мы теперь — милые». Мы всплыли, чтобы отдышаться, лежали, тесно прижавшись. Руки у меня так и не согрелись, он взял их и засунул себе под одежду, прямо к коже на груди и на животе, поделился своим теплом.
— Правда, было бы здорово, если бы можно было начать все сначала? — спросила я. — А то мне кажется, что жизнь еще и не начиналась, а уже пошла черт знает как.
— Кому ты рассказываешь? — Он снова повернулся ко мне лицом, я передвинула руки, обхватила его. — Только мы ведь и начинаем сначала, Джем. Потому что если бы я не встретил тебя, что бы меня ждало? Травка и колеса, косячки и игла. Тюрьма. Больница. Так вот все бы и было, но ты меня от этого спасла. И теперь все будет по-другому.
Я впилась ногтями ему в спину, чувствуя, как на глаза, наворачиваются слезы.
— Ай! Ты чего? Решила пометить меня своим клеймом?
— Нет, просто держу покрепче.
Он тоже прижал меня покрепче, и мы сделали это снова, только на сей раз это была не игра, а настоящая любовь, нежная и неспешная. И я не просто лежала, я принимала участие: двигалась, целовала, поглаживала, постанывала. Как будто это была не я, хотя — неправда. Это как раз была я, настоящая я, а Жук был единственным человеком, который сумел отыскать, увидеть меня настоящую. И я тоже его увидела. Увидела в нем красоту.
Потом я лежала на сгибе его локтя, опустив ладонь ему на грудь, и он был абсолютно неподвижен — не подпрыгивал, не дергался. Нам было тепло и спокойно вместе, и я заснула, чувствуя на лице его теплое дыхание, а рядом биение его сердца.
19
Просыпалась я медленно, досматривая сон, с трудом разбираясь, где явь, а где нет. Я слышала теплые утробные звуки — это переговаривались между собой коровы. В ноздри бил запах земли и навоза — запах овощей и животных. Я, как всегда, лежала на боку, свернувшись калачиком, но спине было тепло, сверху на мне лежало что-то тяжелое, я чувствовала, что заключена внутри чего-то. Я открыла глаза и увидела сплошное сено. Посмотрела ниже — Жучилина рука обнимала меня за талию. Он тоже лежал на боку, повторяя своим телом изгибы моего.
Светало. Коровы поднимались на ноги, разбрасывали сено, видимо, это меня и разбудило. Я положила ладонь на Жучилину руку и прижала ее покрепче. Это движение его и разбудило, он ткнулся носом мне в затылок, поцеловал.
— Пора вставать, уже утро, — прошептала я.
Жук застонал.
— Ладно, — сказал он. — Еще пять минуток — и подъем.
И мы еще немного полежали рядом. Я уже совсем проснулась, в голове закрутились события прошлой ночи. Неужели это было наяву? Неужели я стала другой? Жук снова уснул, я поняла это по тому, как отяжелела его рука, каким ровным и глубоким стало его дыхание.
Я начала волноваться — вдруг нас здесь застукают. Ведь придет же кто-нибудь заняться коровами. Разве их оставляют без присмотра на несколько дней? Я перевернулась под рукой Жука, потерла ему грудь, чтобы он проснулся.
— Давай, пора двигать.
Он лениво приоткрыл глаз:
— Чё спешить-та?
— Пора сматывать. Уже светает.
Я вывернулась из-под его руки, села. Спали мы не в нашей пещерке, а просто на тюках. Одежда была разбросана повсюду, носки втоптаны в грязь. Да уж, это точно явь.
Я собрала свои шмотки, оттерла, как могла, от грязищи, потом разделась, чтобы одеться как следует. В холодном свете дня я опять стала стесняться — быстро натянула футболку, а уже потом стала под ней напяливать лифчик.
— Ты это зачем? — осведомился сонный голос. — Я теперь все видел. Незачем прятаться.
