Свернулась калачиком в одеяле, которое дала мне Бритни, завернувшись прямо с головой. Оно совсем не спасало от ветра. Я подумала, что опять не засну: в голове был Жук и только Жук. Что он сейчас, спит? Или лежит, как и я, без сна, а грудь вздымается и опадает? Сколько вдохов ему осталось? Но когда я перестала дрожать, согрев воздух внутри одеяла своим теплом, меня сморило, окружающий мрак хлынул в голову, отключил мысли.
28
За мной кто-то гнался, совсем по пятам: я слышала пыхтение, чувствовала его дыхание на загривке. Бежала я так, как еще не бегала никогда. Грудь разрывалась, а я все бежала, бежала, а он нагонял, и спасения не было. Это было ужасно, полная безнадега. Я рывком выскочила из сна, сообразила, где нахожусь, приоткрыла глаза и увидела, как занимается серый рассвет.
Значит, это всего лишь сон. Вот только звук никуда не делся, совсем рядом, так близко, что я слышала каждый вдох и выдох, вдох и выдох. Жук? На какую-то секунду мне привиделось, что это он. Неужели?.. Я перекатилась на другой бок. Надо мной навис какой-то черный силуэт, какое-то животное, оно принюхивалось. Корова? А я думала, коровы на другом поле. Нет, не корова, а собака: огромная черная псина засунула нос в мой рюкзак.
Я застыла. Может, Рей и оказался овечкой в волчьей шкуре, но все равно не доверяю я собакам, а эта оказалась огромной зверюгой, рослой и поджарой, хотя на холке и задних лапах отчетливо проступали мускулы.
Тут раздался еще один звук, женский голос:
— Спарки! Ко мне! Ко мне!
Псина дернула ухом. Она явно расслышала хозяйкин зов, вот только остатки хлеба, который Бритни сунула мне в рюкзак, казались ей интереснее. Голос приближался, и вот его обладательница вывернула из-за угла: резиновые сапоги, толстое пальто, шарф. Увидев нас, она рванула бегом:
— А, черт! Спарки, ко мне!
Пес поднял голову, потом снова зарылся в рюкзак. Понимал, что времени у него мало. Последний шанс хапнуть еще кусочек. Тетка ухватила его пальцами за ошейник и дернула на себя.
— Простите, простите. Еду почуял. Любит он так промышлять. Господи, он съел ваши припасы! Какой ужас!
Голос был взволнованный и фальшивый.
Повисло неловкое молчание. Я так и лежала на земле, еще не очухавшись от сна. Тетка с псиной нависали надо мной. Тетка ждала, что я скажу, явно боялась скандала. Я села и прямо на попе отодвинулась от них подальше.
— Простите, он вас разбудил? Перепугал? Он не кусается. Ему только еда нужна. Послушайте, я тут живу совсем рядом, идемте, я накормлю вас завтраком, налью чая.
Непохоже, чтобы она приглашала меня от души; просто хотела, видимо, хоть как-то отмазаться.
— Нет, — наконец выдавила я. — Ничё страшного.
— Но он съел вашу еду. Может, принести вам чего-нибудь?
— Да правда не надо. Ерунда.
— У меня, кажется, нет с собой денег. — Она пошарила по карманам. — Вот, смотрите, этого хватит, чтобы позавтракать.
Она протянула мне какую-то мелочь. Я хотела одного — чтобы от меня отстали. Чтобы она забрала свою псину, свою казенную любезность, свою дежурную жалость и свалила отсюда.
— Мне на фиг не нужны ваши деньги. Сама разберусь.
Это сработало. Она явственно отшатнулась, покрепче сжала ошейник.
— Хорошо, ладно. Ладно. Простите.
Шагнула назад, нагнулась пристегнуть поводок.
Они спустились с холма, описали широкий полукруг, прошли через ворота на соседнее поле, гам ненадолго остановились. Тетка отстегнула поводок, покопалась в кармане, оглянулась на меня. И тут пес внезапно сорвался с места и длинными прыжками помчался по полю. Тело его зыбилось, будто по нему одна за другой проходили волны, он был похож на маленькую черную скаковую лошадь. Тетка зашагала по тропинке, а я стояла и смотрела им вслед. Пес сделал три больших круга, потом подбежал к хозяйке и затрусил рядом — в утреннем свете было видно, что от него поднимается пар. Глядя на эту пару, я почувствовала себя еще более одинокой. Кто бы мог подумать, что это возможно.
От двух фигур, которые уже достигли дальнего конца поля и стали совсем крошечными, взгляд мой переместился дальше. Вчерашний ветер стих. Небо над головой сияло чистой бледной лазурью, в нем еще стояли последние звезды. А ниже, почти на уровне земли, над полями пролетали ослепительно-белые, пушистые ватные облака. Кое-где их протыкали шпили и башни медового цвета: острова посреди волнующегося моря. Я в жизни ничего такого не видела. Где-то, укрытые толщей тумана, люди спали, пробуждались, пукали, почесывались, шли пописать, но над слоем тумана словно возник какой-то Диснейленд.
Еще вчера мне было страшновато соваться в город. Но тут я внезапно почувствовала прилив уверенности. В таком месте со мной просто не может случиться ничего плохого. Я свернула одеяло, привязала к рюкзаку. Озябшие пальцы слушались плохо. Все вещи, в том числе и одежда, промокли от росы.
Я зашагала вниз по склону к воротам, оставляя на тропинке третью цепочку следов, рядом со следами тетки и ее собаки. Потянувшись к воротам, чтобы их открыть, я увидела на столбе стопочку мелких монет. Оставила все-таки свою мелочь. Я сунула деньги в карман. Брать их было неприятно — не то что брать вещи у Бритни. Это напоминало благотворительность, а мне на фиг никакая благотворительность не нужна.
Я вышла через дальние ворота, перешла улицу. Вокруг никого. Прошла по переулочку между двумя рядами одноэтажных домиков: держала путь в центр. Дорожка нырнула под железнодорожный мост, и я вдруг опять оказалась в двадцать первом веке, рядом с шумной магистралью, по которой неслись легковушки и грузовики, сбивая меня с толку светом фар, вызывая грохотом звон в ушах. Я все еще не до конца проснулась. Посмотрела — вроде бы в потоке наметился просвет — и ринулась напролом.
Справа взревел гудок, вызвав резкий выброс адреналина, заставив сердце подпрыгнуть, а нош задвигаться проворнее. Да что это, блин, такое? Пора уже собрать мозги в кучу. Еще примерно минуту я бежала, потом перешла на шаг, переправилась по мосту через мутную бурую речку. На другой стороне маячили отели и бары, а дальше магазины, не обычные, а те, в которых толкутся туристы. Обдираловка. Во всех витринах стояли елки, горели лампочки — блескучая, пошлая дешевка. Все закрыто.
Я глянула на часы. Всего-то без десяти восемь. В самом центре стали попадаться хоть какие-то люди: мойщики окон, мусорщики, опустошавшие бачки, кто-то открывал магазин, кто-то просто торопился мимо, упрятав подбородок в шарф, от некоторых пахло дымом первой утренней сигареты. На меня никто даже не взглянул. В это время дня чужие проблемы всем до фени. Если ты поперся на улицу в такой час, значит, у тебя есть дело, тебе куда-то надо, и некогда глазеть по сторонам.
Колено у меня все еще болело, но я решила не останавливаться и быстро прошагала через центр. На каких-то ступеньках расположилась группа бомжей, они потягивали на завтрак пиво.
