Прошло несколько часов — или минут? — и они, не сговариваясь, разом открыли глаза и встали. Я тоже поднялась. Настоятель шагнул ко мне, взял обе мои ладони в свои.
— Милости просим в Господень храм, дитя мое. Ты искала убежища, и ты его обрела. На какое-то время. — Саймон, стоявший у него за спиной, так и сиял. — Всем нам придется нелегко. И я первым делом прошу тебя дать мне чистосердечный ответ. Есть у тебя при себе какое-то оружие?
Я потрясла головой:
— Ничего нет.
— Ни пистолета, ни ножа? Никаких взрывчатых веществ? — спросил он, косясь на рюкзак, который я сбросила на пол.
— Нет.
— Позволишь ли мне или Саймону взглянуть?
Мне на самом деле совсем не хотелось ничего такого им позволять. Вещи-то не мои, а Бритни, и вообще это все, что у меня есть на свете, да только не в моем положении было спорить. Поэтому я живо раскрыла рюкзак и вывалила содержимое. Вещи рассыпались по выложенному плиткой полу: еда, бутылки с водой, сигареты, чистые трусики, которые положила Бритни.
— Курить у нас не разрешается. Надеюсь, ты это понимаешь.
Я пожала плечами.
— А в карманах? Ты не могла бы вывернуть карманы?
Я сунула руки в карманы куртки и джинсов и добавила к куче на полу мятые салфетки, зажигалку и последнюю оставшуюся монетку. Мне пятнадцать лет, и это все, что у меня есть в этом мире.
— Боюсь, придется тебя обыскать.
Я бросила на него упреждающий взгляд. «Так, допрыгались, — подумала я. — Нашел повод сунуть руки туда, куда не просят. Старый развратник». Решила: начнут лапать — буду защищаться. По большому счету, я с ними обоими управлюсь без труда.
— Саймон, — сказал настоятель. — Сделай одолжение…
Судя по виду, Саймон перепугался еще сильнее меня. Шагнул поближе.
— Прости, пожалуйста.
Он слегка похлопал меня по плечам, потом провел под мышками, вдоль боков. Нагнулся, постучал по очереди по обеим ногам, старательно отводя лицо от моей ширинки, что не помешало ему покраснеть. Когда он закончил, на лбу у него блестели капли пота — от смущения, как я понимаю. К гадалке не ходи — редко ему приходится иметь дело с женщинами.
— Все в порядке, — сказал он, распрямляясь. — Ничего нет.
— Вот и хороню. Ладно, собирай вещи. Саймон… проводи нашу гостью…
— Джем, — быстро вставил Саймон.
— Проводи Джем в ризницу, а я побеседую с полицейскими, попрошу их снять осаду. Пора открывать храм, прихожане снаружи заждались начала службы.
Он торопливо зашагал к главному входу: ему не терпелось ввести день в нормальную колею.
Саймон отвел меня в боковую комнатку. Там стояли стол и несколько стульев, а еще большая вешалка, на которой висели накидки и еще какие- то шмотки.
— Положи свои вещи здесь. — После обыска он явно стеснялся посмотреть мне в глаза. — Знаешь, поставлю-ка я чайник. Молока, боюсь, у нас нет, но черный кофе или обычный чай я могу приготовить. Сейчас, только воды принесу.
Он скрылся в туалете, но дверь за собой не закрыл. Вода текла довольно долго, и я слышала, как он намыливает руки; только потом по звуку стало ясно, что он наполняет чайник. Я прекрасно понимала, что после ночевок черт-те где об меня запросто можно перепачкаться, но что-то подсказывало, что смывает он не только землю и травинки.
Вернувшись, он одарил меня широкой улыбкой:
— Так-то лучше. Тебе чаю или кофе?
30
— Говорить с ними я буду только при одном условии: пусть отпустят Жука, в смысле, моего друга. Я должна с ним повидаться. Он ни в чем не виноват. Если его отпустят, я буду говорить. Так им и передайте.
Настоятель выдохнул, словно пар выпустил из паровоза.
— Неужели так необходимо устраивать всю эту волокиту? Ваше положение, юная леди, весьма серьезно. Но если вы ни в чем не виноваты и вам нечего скрывать, почему не переговорить с полицейскими? Ничего с вами не будет, если вы скажете им правду.
Я фыркнула:
— Ага, конечно.
У настоятеля раздулись ноздри:
— Ваша позиция мне не по душе. Случилась страшная трагедия. Погибли ни в чем не повинные люди. Необходимо выяснить правду. Найти виновных. Тут не до шуток.
— А я и не шучу, — ответила я. — И все равно — говорить с ними не буду. Я им не верю. Да и с чего бы? Они арестовали моего друга.
— Он был под подозрением, — проговорил настоятель: губы его двигались очень медленно — так говорят с совсем маленькими детьми или с иностранцами. — Понятно, что его арестовали. Но если он ни в чем не виноват, если станет говорить правду, его отпустят. Бывает… — Голос его смягчился. — Бывает, нам кажется, что мы прекрасно знаем человека, а на деле это не так. Возможно, твой… твой друг не все тебе рассказал. И ты оказалась втянутой в историю, в которой ничего не понимаешь.
— Нет! — крикнула я так, что эхо заметалось по всей комнате. — Ничего подобного! Вы такой же, как все. Вы подтасовываете, вы пытаетесь приписать ему неизвестно что! Это не он сбежал от «Лондонского глаза». Это я.
Теперь оба они смотрели на меня в упор:
— Продолжай.
— Я ничего не делала. Просто знала, что в тот день что-то должно случиться. Поняла, что сразу многие люди погибнут.
— Откуда ты это знала?
Он явно думал, что я сейчас скажу: это я все устроила. Я подложила бомбу.
— Я смотрю на людей и вижу, в какой день они умрут.
Они быстро переглянулись.
— Вот и вам я могу обоим сказать, когда, когда для вас все кончится, только не скажу. Я никому не говорю, ни к чему это. А тогда я увидела, что многим людям суждено умереть в один и тот же день, в тот самый день, — и перепугалась. Не хотела оказаться в их числе. Вот мы и сбежали.
— Как это ты «видишь» день смерти?
— Смотрю на человека и вижу число. Оно будто бы внутри и снаружи моей головы одновременно. И это число — дата.
— А откуда ты знаешь, что именно значат эти числа?
— Я видела достаточно смертей. Так что знаю. В любом случае тогда, с «Лондонским глазом», я же не ошиблась, верно? И правильно сделала, что сбежала.
Они переглянулись.
— А почему ты не пошла в полицию, не рассказала?
— А вы как думаете, почему? Все вот так просто, да? Сказал правду — и все стало хорошо. Может, у вас тут так оно и есть, но там, где я живу, все, по-другому. Там видят черного подростка с деньгами в кармане — и он сразу наркоторговец. Видят парня с девчонкой, которые просто тусуются или общаются, — и они сразу карманники. Если им нужно найти преступника, уж они его найдут, кого-нибудь подозрительного, подходящего, а виноват он или нет — дело десятое. Там правда и ложь — всё перемешано. Мне бы никто не поверил.
