Светловолосый мужчина склонился над столом. Остриё стрелы из потокового стекла позвякивало на цепи вокруг мощной шеи.
– Кто-нибудь может мне объяснить, почему это не считается предательством?
– Флед, так ведь? Из второго дома? – Хирка посмотрела на нового собеседника, копаясь в памяти. Не хотелось обескураживать его, но было совершенно очевидно, что член Совета не привык сомневаться в собственной правоте. – Итак, Флед, – можешь назвать это предательством, если тебя разорвут на части мятежные Умпири, но пока-то ты жив и здоров. – Дочь Грааля криво улыбнулась. – Если только ты не считаешь, что какие-то падшие и внедомные на самом деле представляют угрозу. Если только ты не… боишься? Нет? Нет, я так не думаю. – Хирка снова уселась на стол рядом с вороном. – По крайней мере, можно порадоваться: ушедшие гарантируют, что нам предстоит нескучная война.
Грянувший смех вызвал бы у девушки мурашки, если бы она уже не промёрзла до костей.
Хирка протянула руку сидевшему ближе всех мужчине, который держал свитки. Поначалу тот растерялся, а потом протянул один из документов. Дочь Грааля разложила на столе карту Маннфаллы и подвела итог:
– Вот теперь можно поговорить о стратегии.
Звери в стенах
Они выглядели как боги. Вселяющие страх и прекрасные. Рельефные мышцы выступали под бледной кожей. Кожаные ремни пересекали широкие грудные клетки.
Гордые и нескромные Умпири воспринимали своё превосходство как должное. Если бы Хирка не уговорила их, они шли бы сейчас нагими, как в день своего появления на свет. Тактика самолюбования предназначалась для того, чтобы запугать и завоевать. Тактика, безусловно, эффективная, но требовалось, чтобы на слепых смотрели как на народ, а не как на диких зверей. Вопреки всем войнам и смертям.
Умпири ровными рядами стояли под нависавшими монолитами. У каждой сотни имелся свой командир. Эта армия не выглядела похожей ни на одну другую. Ничто не говорило о том, что воины боятся нападения. У них не было щитов. Не было доспехов и кольчуг. Некоторые падшие и внедомные взяли луки и ножи, но больше никакого оружия видно не было. Только море зубов и когтей.
В тот раз в Равнхове возле домов стояли старики и дети. Кто-то плакал, кто-то молчал. Здесь не останется никого. Все отправятся сражаться. А самой молодой в Дрейсиле являлась сама Хирка.
В зале стоял гул от тихих перешёптываний. Но каждый взгляд был направлен в сторону круга воронов. В умирающем свете камни отбрасывали длинные тёмные тени.
Мерцание говорило о том, что Скерри сливается с Потоком по другую сторону врат.
Хирка сделала пару шагов вперёд. Все смотрели на неё. Раун. Ухере. Юр. Ход. Она подумала, не сказать ли что-нибудь, но решила помолчать, так что просто кивнула и прошла между камнями.
Девушку затянуло силой, которой невозможно сопротивляться. Казалось, огромные монолиты помнили каждого путника и становились с каждым разом всё сильнее. Меньше пустоты, больше… чего-то ещё. Сделав всего лишь пару шагов, Хирка прошла через врата.
Перед ней стояли Скерри и Дамайянти. Прямо за спиной слышались звуки прибытия первых Умпири. Дочь Грааля повернулась к воинам и приложила палец к губам, напоминая, что следовало хранить молчание. Но шум не исчез полностью. Так же обстояло дело, когда перенеслись падшие. Доносились судорожные вздохи от соприкосновения с Потоком. Глубокое дыхание. Приглушённый смех тех, кто раньше не верил.
Скерри шикнула на Умпири и велела держать строй.
– Показывай дорогу. – Она взглянула на Хирку и указала на тёмный пролом в скале.
Девушка прошла мимо танцовщицы. Та прошептала ей вслед:
– Значит, так всё закончится?
– А как, по-твоему, всё должно было закончиться, Дамайянти? Счастливо? – язвительно бросила Хирка, оглядываясь через плечо.
А потом двинулась по туннелю к старым городским стенам. В полной темноте было невозможно ориентироваться, но глаза переродившейся полукровки стали не такими, как раньше. Теперь она видела очертания стен, проносящихся по полу крыс, куски досок. И ржавую стальную перчатку, которая, скорее всего, лежала здесь со времён прошлой войны.
Уже слишком поздно.
Стена разделилась надвое, и Хирка свернула направо. Другой отряд свернёт налево. Они заполнят пространство между стенами, как крысы. Воины шагали плотными рядами, пока не наткнулись на скалу. Свежий воздух подсказывал, что этот отрезок пути располагался над уровнем земли.
Хирка повернулась к тем, кто шёл следом. Она не видела лиц, только размытые контуры, но слышала дыхание Умпири и стук бусин друг о друга.
Косички Скерри.
Раздалось бормотание, вроде бы голосом Рауна.
– Пришли, – прошептала Хирка и заметила, как дед кивнул.
Она отставила в сторону одолженный шест. Её собственный остался в Равнхове. Вместе со всем скудным имуществом путешественницы между мирами.
Она прислонилась к стене, попила из меха, закрыла глаза и слилась с Потоком. Почувствовала, что спутники делают то же самое. Заряженная темнота и ожидание.
Хирка попыталась мыслить ясно, но сдалась. Самые разные эмоции сражались за место в душе. Страх. Злость. Отчаяние. Всё, что могло пойти не так, и всё, что уже пошло не так.
Я нахожусь в древнем туннеле вместе с трупорождёнными.
Поток обострил все ощущения. Поскрипывание кожи. Запах пота и залежавшейся пыли показался резким, почти как табак. Воздух становился всё тяжелее, а от дыхания насыщался влагой.
А вдруг воины Равнхова не придут? Вдруг битва никогда не начнётся?
Раздался какой-то звук. Сначала он был тихим, потом усилился. Стал похож на треск.
– Что это? – услышала Хирка чуть слышный шёпот Юра. – Пожар?
– Нет. Дождь пошёл. – Она улыбнулась в темноте.
Пророчество
Время замерло. Создавалось ощущение, что оно больше не касалось членов отряда, а поглотило их целиком и теперь они находились в тёмных внутренностях Маннфаллы, готовые в любой момент вырваться наружу.
Если армия из Равнхова не явится и ничего не произойдёт, воины Дрейсиля вернутся к каменному кругу. Таков был уговор. Но Хирку охватила уверенность в том, что это окажется невозможно. Слишком многое поставили они на карту. Давление нарастало слишком долго. Даже способность дочери Грааля контролировать Умпири имела границы.
Воины, эти звери в стене, начали проявлять нетерпение. Тишина наполнилась вздохами, почёсываниями, бормотаниями и шорохом переминающихся слепых.
