Конечно, представляла. Мы – ворон.
Ворон, который есть. Ворон, который был. Ворон, который будет всегда.
Мысли казались похожими на капли вечности. Правду и ложь. Связи. Плотные, как дождь. Камень и кровь. Земля и огонь. У бескрылых существовало слово для этого.
У бескрылых для всего есть слова.
Ворон понял. Ворон говорил на всех языках. Всех времён. Потому что всё исходило из единого источника. Всё было связано.
Поток.
Хирка могла его чувствовать, хотя и знала, что не должна. Заслужила ли она это? Её глодало ощущение, что она слишком часто поступала неверно.
Как и все мы.
Но Хирка не должна была оказаться здесь. Она потомок Одина. Гниль. Трупорождённая. Она слепа к земле. Ей нигде не рады. Ни в одном из миров.
Тебе рады здесь.
Ворон приземлился на груду обгорелых досок от разрушенной хижины у моря. Недом. Бескрылые вонзили в землю меч. Отцовский меч. Меч Торральда. Пепельно-серый с одной стороны. Отполированный морем и дождём с другой.
Рядом валялась спинка кровати. Огонь не смог съесть её. На дереве виднелись раскинутые резные крылья. Отцовская работа.
Моя кровать.
Ты горюешь?
В голосе ворона не было ни заботы, ни тепла, ни холода. Он просто спросил. Из-под груды камней торчало колесо повозки. Трещины забились пеплом.
Да.
Ворон расправил крылья и стал кружить над Эльверуа. Кое-что на речном берегу привлекло его внимание. То, чему там не место. Что-то светлое среди камней. Ворон сел на валун и поднял вещицу клювом. Её сделали бескрылые. Деревянная лошадка. Игрушка.
Юмар. Он нам нужен? Мы возьмём его с собой?
Нет. Некоторые вещи мы теряем навсегда.
Ворон полетел прочь от моря. Хирка оставила горе в прошлом, как и мысли о жизни и смерти. Оставила в прошлом стыд и страх. Она – ворон. Она – одна из первых.
Внизу проносилась земля. Затем выросли горы. Высокие узкие пики, долины между которыми заполнял туман.
Блиндбол.
Колкагг больше не существовало, как и Свартэльда, и Линдри. За лесом возвышался белый город. Эйсвальдр. Город Всевидящего. Мой город. Наш город. Маннфалла.
Даркдаггар…
По телу ворона пробежала волна ненависти и злобы. Ветер вывернул крылья, едва не сломав их. Кости трескались. Ворон кричал. Он умирал. Хирка падала. Неслась вниз спиралью боли. А потом скрючилась и высвободилась из чужого тела взрывом крови и костей. Рухнула на брусчатку. Слепая, переломанная, обнажённая.
Девушка попробовала пошевелить руками, даже не рассчитывая, что они послушаются. Но всё удалось. Она скребла пальцами по земле между камнями и ползла вперёд. Волны Потока толчками проходили через её тело. Хирка поморгала и вновь обрела зрение. Увидела, что рука согнута в неправильном месте, и собралась слиться с Потоком, но в этом не было необходимости. Причин цепляться за него не существовало. Он тёк рядом и сплёлся с ней в неразрывное целое. Они стали едины.
Хирка крепко вцепилась в камень брусчатки, который рассыпался в пыль у неё под пальцами. Затем поднялась и обнаружила, что вокруг стоял народ, разглядывая перемазанную кровью обнажённую девушку. Чужаки. Не было видно ни одного знакомого лица. Но она поняла, где оказалась. Это место находилось недалеко от реки на окраине Маннфаллы. Здесь дома опирались друг на друга, а улицы пахли рыбой. Никто ничего не говорил. Имлинги просто стояли как зачарованные. Какая-то женщина плотнее прижала к себе мальчика и положила руку ему на грудь, чтобы сын не убежал.
Между Хиркой и зеваками упал мёртвый ворон. Чёрный, окровавленный. Со стуком, с каким падает узел с мокрой одеждой. Потом ещё один. И ещё. С неба дождём посыпались безжизненные птицы. Сотни птиц. Народ попятился. Как ни странно, никто даже не вскрикнул. Вскоре вся улица почернела от мёртвых тел.
Крупный мужчина стянул с себя свитер и протянул Хирке. Медленно. Молча. Она взяла тёплую кофту и натянула на себя. Одежда доходила почти до колен. Затем улыбнулась доброму имлингу. Он неуверенно кивнул в ответ.
– У тебя кровь идёт! – выкрикнул мальчик, который вырвался наконец из рук матери.
Из нас течёт кровь? Нет. Мы живём. Мы вороны.
В голове звучала сразу сотня голосов. Сотня мыслей. Хирки было много. Она закатала рукава свитера. Поток окрасил выступающие вены чёрным. Кожа стала липкой от вороньей крови. Девушка коснулась места перелома и вправила кость на место, понимая, как та должна лежать, хоть и не могла объяснить, каким образом. Поток срастил рану. Поток знал.
– Мы не мертвы, – сказала Хирка мальчику.
Они ошиблись. Все они ошиблись, сказав, что полукровка никогда не сумеет стать одним целым с Потоком. Только Умпири было это под силу. Дрейри. Тем, в ком течёт чистая кровь, кровь первых. Но спиральные камни имелись в трёх мирах. Разных мирах. И древность в них насчитывалась одинаковая.
Чистой крови не существовало. Существовало лишь начало, где всё было единым. Смешанным.
Как Хирка. Всё началось так же, как она.
Свободен
Ример поморгал, чтобы сфокусировать зрение. Затем попробовал встать, но его уложили обратно.
– Ещё рано, – произнёс глубокий голос. Рядом сидел на корточках седовласый трупорождённый. Ример знал, кто это, и пытался вспомнить имя, но оно ускользало.
Сквозь звериные шкуры примитивной палатки проглядывало солнце. Значит, он всё ещё в Равнхове. В лагере слепых.
Я жив…
Ример рефлекторно схватился за горло и почувствовал боль, но больше ничего.
– Вот. – Трупорождённый бросил клюв на грудь раненому.
Тот взял кость и поднёс к свету. Зловещая, но безвредная вещь. Мёртвая. Как и полагалось клюву от скелета. Только кровь в трещинах свидетельствовала о том, что клюв жил в теле Римера и что-то требовал от него.
Раб Грааля оказался теперь свободен.
И всё же… Что-то беспокоило. Нужно было что-то вспомнить.
Они с Хиркой занимались любовью. Боги всемогущие, как же Ример обожал её. Тело проснулось от воспоминания о том тепле и неистовстве. Обнажённый юноша незаметно прикрыл одеялом живот. Слепой опустил ладонь ему на лоб. Наверное, подумал, что раненый покраснел от лихорадки.
Ример вспомнил. Его вызвал Грааль. Хирка заплакала. Вонзила в него нож. А потом…
– Она стала… Её тело… – он не находил слов, чтобы описать увиденное. Никто не сможет поверить в такое или понять. – Оно сжалось и превратилось…
