Не смогу удержаться от того, чтобы не смести эту чертову школу с лица земли. И если она сейчас во власти Хадсона… Если он делает ей больно… от одной мысли о том, на что он способен… и что ей, возможно, приходится терпеть… меня мороз продирает по спине. Если он причинил ей вред, я найду его. А затем подожгу, чтобы посмотреть, как он будет гореть.
– Она не умерла, – повторяю я им опять, глядя в ее прекрасное лицо. Ее глаза закрыты, как в ту последнюю секунду в коридоре, но это неважно. Мне нет нужды видеть ее глаза, чтобы знать, что она чувствует ко мне, – это ясно написано на лице. Она любит меня почти так же сильно, как я люблю ее.
– Если она не умерла – а я согласен с тобой, что это не так, – говорит доктор Веракрус, – то остается только одно объяснение: она сама решила не возвращаться.
– Вы не знаете это наверняка. Она могла попасть в ловушку, застрять…
– Мы знаем наверняка, – твердо напоминает мне Амка. – В своем каменном обличье горгульи не могут застрять. Если они не возвращаются в свою человеческую ипостась, значит, они этого не хотят.
– Это неправда. Хадсон что-то делает с ней. Он…
– Джексон, – прерывает меня голос Фостера, – неужели ты в самом деле думаешь, что Грейс вернула бы себе человеческое обличье, если бы считала, что это поставит Кэтмир под удар? – Директор школы смотрит на меня, и глаза его одновременно печальны и суровы. Как же мне не хочется, чтобы он сказал то, что думает, что думаем мы все. – Или поставит под удар тебя?
Меня пронзает боль, она сокрушает, опустошает меня. Я почти не могу думать, почти не могу дышать из-за мучительного сознания, что он прав. Что Грейс, возможно, страдает сейчас, в эту самую минуту, чтобы спасти меня.
Я рассказал ей про Хадсона, рассказал ей про мою мать. Она знает – необходимость убить его почти уничтожила меня. И если ее возвращение будет означать, что вернется и Хадсон и мне придется убить моего брать опять, то Грейс ни за что не станет этого делать. Она ни за что не допустит, чтобы я пережил это еще раз.
– Она спасает меня, да? – шепчу я так тихо, что едва слышу это сам.
Но Фостер слышит меня и кладет руку на мое плечо:
– Да, возможно, так оно и есть.
Не возможно, а точно. Потому что Грейс любит меня. Два раза она уже спасала меня. И я не сомневаюсь, что она останется запертой в камне столько, сколько будет нужно. Она останется запертой в камне столько, сколько понадобится для того, чтобы уберечь тех, кто ей дорог.
Она останется запертой в камне навсегда, если это нужно для того, чтобы спасти меня опять.
Когда это доходит до меня, мое сердце начинает бешено биться, руки трясутся, дыхание становится прерывистым, и мне едва удается удержаться на ногах.
Я не могу этого допустить. Я с таким трудом прожил эти четыре дня без нее. Прожить без нее вечность я не смогу.
На мгновение я позволяю себе вспомнить все мелочи, которые я так люблю в моей Грейс. Не обращая внимания на то, что каждое такое воспоминание надламывает меня еще больше.
Я вспоминаю, каким нежным становится ее взгляд, когда она касается меня.
Как суживаются ее глаза, когда она собирается призваться меня к ответу.
Как она смеется, когда выдает одну из этих своих ужасных шуток.
– Почему экзаменаторы не пускают за руль тупиц?
– Потому что машине не нужен еще один тормоз.
Это был плохой каламбур. Черт возьми, они все были плохими, но это было неважно, когда она хихикала, глядя на меня, такая гордая собой.
Как же мне ее недостает.
Недостает исходящего от нее аромата сахарных печений и клубники.
Недостает ее мягкости, того, как ее невероятно горячее тело всегда так идеально прилегает к моему.
Недостает ее кудряшек.
Когда я протягиваю руку на сей раз, то не для того, чтобы погладить ее волосы. А для того, чтобы положить ладонь на холодную каменную щеку, как всегда делала она, когда была со мной.
Я говорю Фостеру то, что, как я отчаянно надеюсь, услышит и Грейс:
– Я найду способ отделить ее от Хадсона. И остановлю или убью его, сделаю все, чтобы он больше не представлял угрозы – никогда и ни для кого.
– Возможно, этого будет недостаточно, Джексон, – говорит Амка. – Она может предпочесть…
– Этого будет достаточно, – заявляю я им. – Потому что она любит меня. Потому что знает – я не смогу без нее жить.
Я подаюсь вперед, прижимаюсь лбом к ее лбу – одну секунду, две.
– Я найду способ остановить его, Грейс. Клянусь. И тогда ты вернешься ко мне. Потому что ты мне нужна. Мне необходимо, чтобы ты вернулась ко мне, вернулась домой.
Я закрываю глаза и проглатываю все остальные слова, которые мне хочется сказать. Потому что это неважно. Все неважно без Грейс.
Она должна вернуться. Потому что, если она не вернется, это разобьет меня вдребезги. И я не уверен, что на сей раз мне хватит сил удержаться от того, чтобы не забрать с собой весь мир.
Конец первой книги
Но подождите – есть еще кое-что. Прочтите три эксклюзивных главы, написанных от лица Джексона. И уже ничего не будет прежним.
Ты думаешь, что ты принц, только если у тебя есть башня
– Джексон —
Поверить не могу, что Фостер это сделал. Просто не могу. Я каждый долбаный день, каждый долбаный час стараюсь изо всех сил, чтобы все это не превратилось в тотальный бардак, а Фостер берет и творит вот такое. Невероятно.
– Это она? – спрашивает Мекай с дивана, стоящего за моей спиной.
Я смотрю на девушку, слезающую со снегохода перед фасадом школы.
– Да.
– И что ты о ней думаешь? – вступает в разговор Лука. – Как она выглядит? Хорошая наживка?
– Она выглядит… изможденной. Это видно по тому, как она склоняет голову, снимая шлем. По тому, как ссутулены ее плечи. По тому, как она смотрит на ступеньки крыльца, словно они являют собой самое большое препятствие, которое она когда-либо видела в жизни. Она измождена и… сломлена, опустошена?
– Что? – Сзади ко мне подходит Байрон и смотрит поверх моего плеча. – Беззащитной, – бормочет он, помолчав.
Да, именно это слово я и искал. Она выглядит беззащитной. Что, несомненно, делает ее отличной наживкой. Это также заставляет меня чувствовать себя скверно, чертовски скверно. Как я могу использовать девушку, которая уже и без того выглядит так, будто жизнь наносила ей один удар за другим?
С другой стороны, как я могу позволить себе этого не делать? Что-то происходит. Что-то важное. И хреновое. Я это чувствую, как и остальные члены Ордена. Мы уже несколько дней пытаемся выяснить, в чем тут суть, но никто не желает ничего говорить… во всяком случае, нам. А поскольку мы не хотим наседать, чтобы те, кто собирается устроить нечто, обещающее стать грандиозной катастрофой, не бросились в кусты и не затаились, нам конец, если мы не найдем наживку, на которую они клюнут.
