Крысмонах сидел на корточках в грязи и смотрел, как вереница новых паломников тянется к лагерю. Поначалу их внимание было приковано к самому кургану – императорскому выкупу небывалого богатства, но затем, когда они подошли ближе к дряхлым руинам, можно было разглядеть на их лицах замешательство, словно до них доходят какие-то намеки. Почти все промокли насквозь от дождя, чувства отупели от долгого, мучительного путешествия. Непросто пробудить в них беспокойство.
Крысмонах наблюдал, как обостряется их внимание по мере того, как подробности проступают через мрак, туман и дым. Труп ребенка в канаве, гниющие кучи одежды, сломанная колыбель, на которую уселись четыре ворона, нависнув над неподвижным узлом пеленок. Тропа к кургану заросла сорняками. Все не так, как должно быть.
Кто-то, возможно, и отправится восвояси – те, у кого здоровый страх заразиться. Но очень многих паломников привела отчаянная жажда – духовная потребность; именно из-за нее они прежде всего стали паломниками. Потерянные, они хотели найтись. Многие ли устоят перед первой чашей келика, долгожданного напитка, нектара, который уносит… все?
Может быть, многие, даже больше, чем среди тех, кто пришел раньше, – видя нарастающие признаки упадка, разложения всех человеческих качеств, которые ценил сам Искупитель. Крысмонах смотрел, как пришедшие колеблются, даже когда среди них появились еще не окончательно спившиеся келикоголики, предлагая каждому кружку мерзкого пойла.
– Искупитель напился пьян! – бормотали они без конца.
Нет еще. Но к тому идет, у Крысмонаха не было сомнений. И вот тогда… он чуть повернулся и поднял взгляд на высокую узкую башню, возвышающуюся над городом в тумане. Нет, отсюда ее не разглядеть, в такую угрюмую погоду, но он чувствовал ее глаза, вечно открытые. Да, он знал эту проклятую драконицу из прошлого и прекрасно помнил ужас, когда она пролетала над верхушками деревьев Чернопесьего и Моттского лесов, помнил опустошительную силу ее атак. Если Искупитель падет, она набросится на лагерь, на курган, на всех и все. Будет огонь – огонь, который не требует топлива, но пожирает всё.
А потом явится сам Аномандр Рейк, шагая через руины с черным мечом в руках, чтобы забрать жизнь бога – ту жизнь, какая останется.
Дрожа от сырости, Крысмонах встал и завернулся в поношенный дождевик. Наверное, Градитхан уже разыскивает его – хочет знать, что видели бесчисленные пары глаз Крысмонаха в городе; хотя докладывать было нечего. Тисте анди ни на что не годны, впрочем, как и всегда, если только их не подталкивает необходимость. Кроме того, Крысмонах проснулся с сильной головной болью и с тупой пульсацией за глазами – из-за погоды росло давление в пазухах носа. И даже крысы в лагере вели себя пугливо и странно, бежали прочь, когда он пробовал подманить их силой воли.
Встречаться с Градитханом не хотелось. Тот превратился из скептика в фанатика пугающе быстро, и если раньше Крысмонах легко мог понять его, то теперь недоумевал. И боялся.
Легче всего можно было избежать встречи с Градитханом, отправившись в Черный Коралл. Слишком горьким благословение тьмы было для почитателей сейманкелика.
Он побрел, увязая по лодыжки в грязи, – такова теперь тропа, ведущая к Покрову.
Где-то поблизости внезапно взвыла кошка, и Крысмонах вздрогнул, почувствовав, какая паника охватила всех крыс в пределах досягаемости его сознания. Дрожа, он продолжил путь.
Через мгновение Крысмонах понял, что кто-то идет за ним следом, – видимо, паломник, которому хватило мозгов убраться из лагеря и который теперь ищет гостиницу, позабыв все помыслы о спасении.
«Ни один верующий не придет по своей воле». Так сказала Верховная жрица, Салинд, перед тем как Градитхан уничтожил ее. Крысмонах вспомнил, как смутило его это заявление. Больше он не удивлялся. Теперь он точно понимал, что она имела в виду. Поклонение, основанное на нужде, может вызвать только подозрение, поскольку покоится на эгоистичных помыслах. «Тот, кто хочет полную чашу, выпьет все, что в нее нальют». Нет, откровения нельзя достигнуть – ни сознательным самоотречением, ни медитацией. Оно приходит неожиданно, и даже некстати. «Не доверяй легко поверившему». Да уж, она была странной Верховной жрицей.
Он вспомнил одну ночь, когда…
Холодное лезвие ножа прижалось к его горлу.
– Не шевелись, – прошептал голос за спиной, и Крысмонах не сразу осознал, что сказано было по-малазански.
– Решил, что я не узнаю тебя, солдат?
Ледяной пот заструился по горячей коже под шерстяной одеждой. Крысмонах прерывисто дышал.
– Худов дух! Если собрался убить меня, так давай сразу!
– Это очень соблазнительно, очень.
– Ну так давай! У меня готово проклятие для тебя…
Малазанец фыркнул, и вокруг залаяли собаки.
– Это точно будет ошибкой.
Голова у Крысмонаха заболела еще сильнее. Что-то потекло из ноздрей. В воздухе повисла вонь, которую он не сразу узнал. Звериный запах, как мокрая шкура.
– Нижние духи, – простонал он. – Штырь.
– Так точно. Прости, не помню твоего имени, или даже твоего взвода. Но ты был «мостожогом» – уж это я помню. Пропал на севере, числился мертвым – а на деле дезертировал, бросил боевых братьев.
– Каких боевых братьев? Все погибли. Все мои друзья были убиты. Мне хватило, Штырь. Нас мололи на куски в том болоте. Да, я ушел. А было бы лучше, если бы я остался – чтобы умереть здесь, в Черном Коралле?
– Не все умерли здесь, солдат…
– Это не то, что я слышал. «Мостожоги» мертвы, их нет.
Через мгновение нож убрался от горла.
Крысмонах повернулся и уставился на лысого коротышку в печально известной волосяной рубахе – Худов дух, как же она воняла!
– А вот интересно – сам-то что ты тут делаешь? Живой? Без формы?
– Дуджек посмотрел на нас – кто остался – и просто вписал в список. И отправил на все четыре стороны.
– А ты…
– Решил стать паломником. Искупитель… я ведь сам видел Итковиана. И видел Капастан. Я был здесь, когда насыпали курган – там есть и моя «шрапнель».
– «Шрапнель»?
Штырь нахмурился.
– Посмотрел бы ты сам, солдат.
– Крысмонах. Теперь меня зовут так.
– Вытри кровь под носом, Крысмонах.
– Послушай, Штырь, послушай хорошенько: тебе нечего делать с Искупителем. Ты не стал убивать меня, так взамен дам тебе совет. Беги, беги быстро. И далеко – как только сможешь. – Он помолчал. – Откуда же ты пришел?
– Из Даруджистана. Мы там обосновались. Я, Мураш, Перл, Хватка, Дымка, капитан Паран. А, и еще Дукер.
– Дукер?
– Императорский историк…
– Я знаю, кто он… кем был… неважно. Просто я хочу сказать, он там не к месту.
