Ночью пролилась кровь. Поутру нашли необычно много трупов, причем не менее двух десятков – в Усадебном квартале, и на изнеженных высокородных горожан за высокими стенами имений это подействовало подобно удару грома. Подстегиваемая яростными требованиями скорейшего результата Городская стража привлекла к расследованию судебных магов. Вскоре появились новые подробности – горожане передавали их друг другу задыхающимся шепотом, выпучив глаза. Убийцы! Все до единого – похоже, Гильдия обескровлена. На некоторых лицах можно было заметить проблеск довольной улыбки – которая, впрочем, быстро исчезала, чтобы, быть может, вернуться в более благоприятной обстановке, ведь осторожность лишней не бывает. Очевидным было одно – злодеи нарвались на кого-то не по зубам и заплатили за это несколькими дюжинами жизней.
Кое-кто следом призадумался – о, таковых оказалось немного, чтобы из-за них переживать. И тем не менее вопрос, пришедший в вышеупомянутые головы, был довольно зловещ: кто же это такие объявились в городе, чтобы запросто расправиться с оравой убийц?
И однако, невзирая на весь хаос этого утра – с дребезгом снующие по городу кареты чиновников и труповозки, отряды стражников, толпы разинувших рты зевак и накинувшихся на них уличных торговцев, наперебой предлагающих подслащенные напитки, липкие сладости и все, что только можно, – невзирая на все это, никто не обратил особого внимания на закрытые двери и заколоченные окна «К'рулловой корчмы», на ее свежеотмытые стены и водостоки.
Собственно, оно и к лучшему.
Войдя в свою замызганную каморку, Круйт Тальентский обнаружил, что на стуле внутри сидит, сгорбившись, Раллик Ном. Что-то проворчав, Круйт шагнул в сторону ниши, заменявшей ему кухню, и опустил на стол холщовый мешок с овощами, фруктами и тщательно завернутой рыбой.
– Давненько тебя не было видно, – заметил он.
– Идиотская война, – проговорил Раллик Ном, не поднимая головы.
– Уверен, что Сэба Крафар нынче утром не стал бы с тобой спорить. Они нанесли удар, собрав для того, как сами полагали, значительно превосходящие противника силы, – и получили жесточайший отпор. Если так пойдет и дальше, Сэба Крафар скоро сделается магистром гильдии из одного человека.
– Похоже, Круйт, ты сегодня не в настроении. Какая тебе забота в том, что Сэба совершает ошибки?
– Потому что я Гильдии жизнь посвятил, Раллик. – Круйт выпрямился, в руке у него была брюква. Он швырнул ее в корзину, стоящую у бочонка с чистой водой. – А Сэба ее собственноручно уничтожает. Это верно, долго ему не продержаться, но вот что он после себя-то оставит?
Раллик потер рукой лоб.
– Чувство такое, что никто сейчас не в настроении.
– Чего же мы ждем?
Когда Раллик наконец поднял глаза, Круйт обнаружил, что не может долго выдержать взгляд убийцы. Было в нем что-то… безжалостное – в этих холодных глазах, в жестком лице, которое, казалось, вытесано так, чтобы исключить даже мысль об улыбке. Лицо, которое никогда не смягчится, не расслабится, не сделается более человеческим. Немудрено, что у Воркан он ходил в фаворитах.
Круйт принялся копаться в продуктах.
– Есть хочешь? – спросил он.
– Что ты затеял?
– Рыбную похлебку.
– Еще несколько колоколов, и снаружи станет так жарко, что свинец начнет плавиться.
– Но я собрался приготовить похлебку, Раллик.
Убийца встал и со вздохом потянулся.
– Пойду-ка я лучше пройдусь.
– Как знаешь.
Уже на пороге Раллик помедлил, обернулся и с неожиданным сарказмом спросил:
– Отпускает, да?
– Что отпускает? – нахмурился Круйт.
Раллик ничего не ответил и вышел, прикрыв за собой дверь.
«Что отпускает?» С какой это стати я решил выказать подобную тупость? Наверное, причина была, только вот я не могу сообразить какая. Быть может, это просто… инстинкт? Да, Раллик Ном, отпускает. И довольно быстро.
Раньше-то было легче – надо было еще тогда сообразить. И радоваться тому, что все в порядке. А не грызть себя понапрасну.
Стоя на четвереньках, Торди втирала золу в свободные места между камней, в каждую трещинку и щель, в каждую ямку на относительно ровной поверхности. Под пальцами она ощущала крохотные частицы костей. Чтобы получить идеальную золу, нужно сжечь дерево и только дерево, а на эту золу много чего пошло. Она надеялась, что наконец-то установится сухая погода. Иначе придется повторять все это еще раз – для того, чтобы скрыть милые глазу знаки, прекрасные знаки, нашептывающие ей о прекрасном будущем.
Она услышала, как задняя дверь распахнулась на кожаных петлях, и поняла, что на пороге стоит Гэз и смотрит на нее из-под полуопущенных век. Что его лишенные пальцев руки подергиваются, а костяшки на кулаках ярко алеют – и это следы от зубов и костей.
Она знала, что он каждую ночь убивает людей – только чтобы не убить ее. Знала, что это она – причина всех смертей. Каждое убийство – лишь замена тому, чего Гэзу хотелось бы совершить на самом деле.
Она услышала, как он шагнул во двор.
Встала, отряхнула выпачканные золой руки о фартук, обернулась.
– Остатки завтрака, – пробормотал он.
– Что?
– В доме полно мух, – пояснил он, застыв на месте, как если бы окаменел от солнечного света. Налитые кровью глаза метались по двору, словно в надежде сбежать из головы и спрятаться. Вон под тем камнем, или под той выбеленной солнцем доской, или под кучей отбросов.
– Ты небрит, – сказала она. – Согреть воды?
Безумные глаза метнулись к ней – но там им спрятаться было негде, так что он снова отвел взгляд.
– Не прикасайся ко мне!
Она представила себе, как держит в руках бритву, как подносит лезвие к его горлу. Как сквозь взбитую пену текут первые ручейки, как под рукой колотится пульс.
– Что ж, – сказала она, – под бородой не видно, как ты похудел. Во всяком случае, с лица спал.
Он угрожающе улыбнулся.
– А тебе, жена, так что, больше нравится?
– Нет, Гэз, просто ты выглядишь иначе.
– То есть ничего не может нравиться больше или меньше, когда тебе просто наплевать, так?
– Я такого не говорила.
– А чего тут говорить-то? И зачем ты все камнями выложила? У нас тут лучшие грядки были.
– Просто захотелось, – ответила она. – Будет место, чтобы присесть, отдохнуть. За овощами присмотреть.
– Не то разбегутся?
– Нет, мне просто нравится на них глядеть.
Они ни о чем не спрашивают. Да и просят немногого. Разве что чуть-чуть воды плеснуть. И чтобы сорняки солнца не закрывали.
