Одержимость – это безумие, горячка. Когда она прорывается на поверхность, это невыносимо. Невозможно не заметить наносимый ею урон, не видеть, по какому узкому пути вынужден идти человек – словно между зарослями терновника, между острыми лезвиями ножей. Один неверный шаг – и прольется кровь, и вскоре бедняга превратится в сплошную рану, окровавленный, не видящий ничего, кроме того, что ждет где-то впереди.
А если он найдет то, что ищет? Если победит в своей последней битве – какой бы она ни была? Что будет с Путником?
Это убьет его.
Смысл жизни будет… потерян.
Нижние боги, я не смогу смотреть на это. Не смогу.
Ведь у меня есть своя одержимость…
Путник шагал, продолжая мрачный спор с самим собой. Самар Дэв и Карса ехали на Погроме, но теперь и это устрашающее животное начало сбоить, замедляться, словно встретив какое-то препятствие. Конь тряс головой, стучал копытами в утоптанную землю.
Наконец, когда Погром чуть не начал пятиться, Карса тихо прорычал что-то и натянул поводья.
– Слезай, ведьма, – сказал он, когда Путник в очередной раз прошагал мимо. – Дальше пойдем пешком.
– А Погром…
– Он сам о себе позаботится. А когда понадобится, мы найдем друг друга.
Они спешились. Самар потянулась.
– Я выдохлась. Голова – как сырой горшок в печи для обжига – вот-вот взорвется. Карса…
– Если хочешь, оставайся здесь, – прервал он, глядя на спину Путника. – А я пошел.
– Зачем? Куда бы он ни направлялся, это его битва, а не твоя. Ты ему не поможешь. И не должен помогать, Карса, ты ведь это понимаешь?
Он сморщился.
– Я могу прикрыть его спину…
– Зачем? Мы путешествовали вместе просто потому, что так удобнее. А теперь все кончено. Не понимаешь? Кончено. Один неверный шаг, просто перейди ему дорогу, и он обнажит свой меч. – Она с силой прижала ладони к векам. Перед глазами вспыхнули огоньки. Совершенно такие же, как в близком городе. Опустив руки, она заморгала мутными глазами на тоблакая. – Карса, имей жалость, давай вернемся. Оставим ему… то, что ждет в Даруджистане.
– Ведьма, мы шли по следу.
– Прости, что?
– По следу. – Он посмотрел на нее сверху вниз. – По следу Гончих.
Она снова перевела взгляд на город, увидев поднимающийся огненный шар, и через несколько мгновений гром потряс землю у них под ногами. Гончие. Они раздирают город.
– Нам нельзя туда! Нам нельзя туда!
В ответ Карса оскалился.
– Я не доверяю этим бестиям – они пришли защищать Путника? Или затравить его на улицах? – Он покачал головой. – Я не собираюсь наступать ему на пятки, ведьма. Будем держаться на приличном расстоянии, но я прикрою его спину.
Ей хотелось завизжать. «Тупой, упрямый, своевольный, толстолобый ублюдок!»
– А кто прикроет спину нам?
Внезапно ее глаза наполнила тьма, и Самар Дэв, видимо, пошатнулась, потому что уже через мгновение Карса держал ее в руках, и на лице его была написана непритворная тревога.
– Самар, что с тобой?
– Идиот, а сам не чувствуешь?
– Нет, – ответил он.
Она подумала, что он лжет, но спорить не было сил. Огромная, бездонная тьма, казалось, хочет ее поглотить целиком. И самое ужасное, было в этом нечто соблазнительное. Мокрая от пота, с подгибающимися ногами, Самар Дэв вцепилась в руку Карсы и тихо произнесла:
– Останься здесь.
– Нет, это ничего не изменит.
Карса вдруг выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда они пришли.
– Что? Что там?
– Снова этот проклятый медведь.
Она обернулась. Да, примерно в сотне шагов – огромный темный силуэт. Ближе не подходит.
– Что ему нужно от меня? – спросила Самар шепотом.
– Оставайся тут, ведьма, и, может быть, узнаешь.
– Нет. Мы идем за Путником. Это решено.
Карса помолчал и вдруг фыркнул.
– Я вот думаю…
– Что?
– Ты хотела знать, кто прикроет спину нам.
Она нахмурилась, коротко ахнула и снова посмотрела на чудовищного зверя. Тот просто… стоял, медленно покачивая громадной головой, иногда задирал нос, глядя в их сторону.
– Я бы не доверяла ему, Карса, совсем не доверяла бы.
Карса пожал плечами.
И все же она упорствовала, глядя в ночное небо.
– Карса, где проклятая луна? Где, во имя Бездны, проклятая луна?
Теперь Каллор был уверен. В Даруджистане сошлись силы. Столкновение со смертельными последствиями, и пролилась кровь.
Он жил ради таких моментов. Внезапные возможности, неожиданные силы оказываются в пределах досягаемости. В нем проснулось предвкушение.
Жизнь подбрасывает возможности, и понять, чего стоит человек, можно по тому, хватает ли ему смелости, нахальной решимости ухватить удачу и не отпускать. Каллор не зевал в такие моменты. Пусть проклятия сыплются на него; пусть поражения молотят его снова и снова. Он встанет, отряхнет пыль и начнет заново.
Он знал, что этот мир проклят. Знал, что преследующее его проклятье ничем не отличается от хода самой истории – бесконечной череды неудач и мелких триумфов, которые исчезают, стоит только перестать их поддерживать. Лелеять. Знал, что сама жизнь очень просто исправляет нарушенное равновесие: стирает все и начинает с чистого листа.
Слишком часто ученые и историки рассматривают принцип схождения очень усеченно. В терминах взошедших, богов и мощных сил. Но Каллор понимал: события, которые они описывают и изучают, – лишь концентрированное выражение чего-то более громадного. Целые века сходились в хаосе и смятении, в анархии самой Природы. И обычно лишь немногие постигали творящуюся вокруг катастрофу. Остальные просто выполняли день за днем свои жалкие обязанности, не поднимая глаз и считая, что все в порядке.
И Природе неинтересно трясти их за шиворот или подсовывать гремучую змею, заставляя раскрыть глаза. Нет, Природа просто стирает их с доски.
И, если честно, они вполне этого заслуживают. И ничего более. Есть, конечно, такие, кто сочтет подобный взгляд отвратительным, а самого Каллора – чудовищем, лишенным сострадания, покрытым несмываемым позором, и все такое прочее. Но это неправда. Сострадание не спасает от тупости. Слезливая забота не заменяет спокойного понимания. Сочувствие не отменяет результатов грубого, хладнокровного наблюдения. Слишком просто и дешево – волноваться и ломать руки, стонать в искреннем сочувствии; это проклятая самозащита, дающая прекрасное оправдание тому, кто ничего не делает, а только принимает благородную позу.
