В скрытых от всех глубинах души Бэйниск все еще оставался ребенком. Да, он сделался неуклюжим, как и любой подросток, не поспевающий за непрерывно растущим телом, но от любви к неведомому отречься не успел. Поэтому нет ничего странного в том, что между ним и юным Драсти зажглась искорка радости и удивления, зажглась и крепко сплела их между собой, столь крепко, что случайным недоразумениям связь эту было не разорвать.
В неделю, что последовала за судьбоносным случаем, чуть было не разрушившим их взаимное доверие, Драсти почти уже решил, что опять совершенно одинок. Раны запеклись, корка вскоре отвалилась, оставив едва заметные и почти совсем уже исчезнувшие шрамы, мальчик продолжал работать, спускаться в расщелины, протискиваться сквозь вонючие шершавые трещины глубоко в скале. Он задыхался от ядовитого воздуха, его жалили слепые многоножки, кусали бесцветные пауки. Весь в синяках от шатких камней, он изо всех сил вглядывался в темноту, тщась разглядеть в тесных наклонных стенах рудный блеск.
Но в конце недели, когда он выполз из расщелины и присел на теплый каменный пол штрека, Бэйниск снова оказался рядом. Бэйниск передал ему кувшин грязноватой озерной воды, и в этот краткий миг, что они оказались вместе, рана начала исцеляться, нить снова сплелась в единое целое. Они же избегали смотреть друг другу в глаза, не готовые увидеть, что снова сидят бок о бок – два сердца глубоко под землей, бьющиеся в унисон между собой и больше ни с кем. Так вот мальчишки и мирятся – без слов, лишь отдельными жестами, которым придает необходимое значение сама их редкость.
Напившись, Драсти вернул кувшин.
– Веназ теперь от меня не отстает, – сказал Бэйниск. – Я к тому, что мы снова вроде как попытались сойтись. Но ничего не вышло. Наверное, мы оба уже переросли то, что было раньше. От того, что он говорит, меня лишь скука берет.
– Все, что ему нравится, – это мучить других.
Бэйниск кивнул.
– По-моему, он хочет занять мое место. Что я ни скажу ему сделать, он всякий раз пререкается.
– Такие, как он, всегда хотят занять чье-то место, – сказал Драсти. – И чаще всего, когда люди это замечают, они просто уступают, вот и все. Только я никак не могу понять, Бэйниск, почему. И это меня пугает.
Мальчишки редко признаются друг другу в подобном. В том, что им бывает страшно. Но мир их был не самым обычным, и делать вид, что бояться в нем нечего, они позволить себе не могли. В этом мире никто не искал особой причины, чтобы сделать другому больно. В этом мире вообще обходились без причин.
– Крот, расскажи мне еще про город.
– Там есть башня с привидениями. Меня дядя однажды водил на нее посмотреть. У него большие руки, такие большие, что когда он берет твою ладонь в свою, она просто исчезает – и кажется, что никакой силе вас уже не разорвать. Ну, в общем, в этой башне живет призрак. По имени Хинтер.
Бэйниск вытаращил глаза.
– И ты его видел? Этого призрака?
– Нет, это днем было. Днем их трудно разглядеть.
– Здесь довольно темно, – сказал Бэйниск, оглядываясь вокруг. – Но призраков я ни разу не видел.
Драсти уже собрался ему все рассказать. Собственно, он с этой целью и завел разговор о призраках, но обнаружил, что признаться не может. И сам не знает почему. Быть может, оттого, что скелет все же был не совсем призраком.
– Иногда, – сказал он, – мертвые не уходят. Ну, то есть, иногда человек умирает, но душа, она, это, не покидает тело. И остается внутри – там, где всегда и была.
– Хинтер тоже такой?
– Нет, он настоящий призрак. Без тела.
– А почему от одних призраки остаются, а от других нет?
Драсти пожал плечами.
– Не знаю, Бэйниск. Может, если у души есть причина остаться, то и получается призрак. Может, Властелин Смерти не хочет их принять или разрешает им остаться, чтобы довершить начатое. Может, они даже не понимают, что уже умерли. – Драсти снова пожал плечами. – Так сказал мне дядя. Но он тоже не знал ответа и оттого очень сердился – я это чувствовал по тому, как он мне руку сжал.
– Он на призрака сердился?
– Не знаю. Но я так думаю, что да. Я же ничего такого тогда не сказал, чтобы он на меня рассердился, – выходит, на призрака. Потому что дядя сам не знал, что призраку нужно, или что-то такое.
Драсти тот случай хорошо помнил. Он тоже задавал тогда множество вопросов, как сейчас Бэйниск, – его поразило, что призраки, оказывается, существуют, что, может, один сейчас прячется совсем рядом, смотрит на них, думает свои призрачные мысли. Остряк пытался ему отвечать, хотя было ясно, что у него не слишком получается. А когда Драсти спросил, может ли так быть, что его отец – тоже мертвый – сейчас сделался призраком где-то очень далеко отсюда, дядя ничего не ответил. Потом он спросил – а что, если призрак его отца все еще рядом и ищет сына, и Остряк сжал его ладошку своей большой рукой на несколько ударов сердца, сильно, а потом еще сильней, так что Драсти чуть не сделалось больно. А потом пожатие снова стало ласковым, и Остряк повел его покупать сладости.
Наверное, он все-таки видел тогда Хинтера, как тот выглядывает из темного, мутного окошка башни. Наверное, он хотел тогда крикнуть Хинтеру – уходи и никогда не возвращайся! Туда, куда уходят плохие отцы. Потому что, может статься, отец Драсти вовсе не умер, однажды он слышал, как его мама, настоящая, что-то говорила про «выбросить ублюдка из головы», и хотя Драсти точно не знал, что означает слово «ублюдок», слышал он его достаточно часто, чтобы почувствовать – его используют для людей, с которыми не желают знаться.
Но при мыслях об Остряке Драсти сделалось грустно, поэтому он ничего больше не сказал, только снова протянул руку за кувшином и принялся глотать воду.
Бэйниск смотрел, как он пьет, потом поднялся.
– Там сейчас расчищают новый ствол. Я думал, может, ты туда слазишь, если уже отдохнул?
– Конечно, Бэйниск. Я готов.
Они молча зашагали к выходу из штрека, но в молчании их больше не было неловкости. Когда Драсти это понял, то ощутил такой прилив облегчения, что его глаза на миг наполнились слезами. Глупо, правда ведь, да и опасно? Выждав, пока Бэйниск не отвернется в другую сторону, он торопливо вытер грязные щеки, а потом – руки о рубаху.
Но Бэйниск, скорее всего, ничего не заметил бы, даже гляди он прямо на Драсти. В мыслях он сейчас неслышно ступал по истертым камням дорожки, ведущей к Хинтеровой башне. Как здорово было бы самому взглянуть на призрака! Собственными глазами увидеть такое, чего никогда еще не видел!
Там, в удивительном городе так далеко отсюда. Где разнообразные чудеса проталкиваются прямо сквозь толпу на ярко освещенных улицах. Где призраки спорят с владельцами зданий насчет квартирной платы. Где у людей столько еды, что они толстеют, пока их не придется носить на носилках. И где никто никого не мучает без достаточной причины, а такие, как Веназ, всегда получают по заслугам.
