– Итак, историк, ты обо всем поразмыслил, почесал языки с бардом и со своим приятелем-алхимиком. Готов нам поведать, что, во имя Худа, все эти маринованные сегулехи делают в погребе?
Дукер нахмурился и потер затылок, избегая жесткого взгляда Хватки.
– Баруку новости не понравились. Похоже, он… обеспокоился. Сколько бочек вы проверили?
– Мы нашли двенадцать ублюдков, если считать вместе с этим. Трое – женщины.
Дукер кивнул.
– У женщин есть выбор. Становиться воинами или нет. Если нет, то и вызывать их на бой нельзя. Кажется, это связано с детской смертностью.
Хватка нахмурилась.
– Что связано?
– Дэнул и детовспоможение. Если большинство детей выживают, матерям не нужно рожать по восемь или десять младенцев в расчете, что хотя бы один или двое достигнут зрелости…
– Это везде так.
– Разумеется, – продолжал Дукер, словно даже не слышал ее утверждения, – в некоторых культурах главенствует потребность обеспечить рост населения. На женщин она ложится тяжким грузом. У сегулехов очень высокая естественная убыль. В основанном на дуэлях обществе смертность с достижением совершеннолетия по определению резко возрастает. Умирают молодые воины в самом расцвете сил – как если бы шла война, только эта война никогда не кончается. И, однако, должны быть такие периоды – вероятно, повторяющиеся с определенной цикличностью, – когда молодые женщины вольны самостоятельно выбирать свой путь.
Пока Дукер говорил, Хватка вновь уставилась на лежащий на столе труп. И попыталась вообразить себе общество, где женщины, словно самки бхедеринов, лишь стоят и мычат, а как только очередной теленок с блеянием вывалится на землю, им тут же снова задирают хвост. Ей это показалось безумным. И несправедливым.
– Хорошо, что у сегулехов даже женщины маски носят, – пробормотала она.
– Извини, почему это хорошо?
Она угрюмо уставилась на историка поверх стола.
– Потому что гнев помогает скрывать.
– Честно говоря, даже не знаю, носят ли маски женщины, которые не сражаются, – как-то в голову не приходило поинтересоваться. Но я понял, что ты хочешь сказать.
– Но разве одного этого достаточно? – спросила она. – Неужели в схватках между собой гибнет столько воинов, что им приходится требовать от женщин такого?
Дукер кинул на нее взгляд и тут же отвел глаза.
Сукин сын что-то подозревает, но не говорит.
– Не знаю, Хватка. Все может быть. Их дикие нравы пользуются печальной известностью.
– А эти, по-твоему, давно здесь? Я имею в виду – в погребе, в бочках.
– На бочках храмовые печати. Барук полагает, что в остаточной форме культ существовал еще долго после того, как все решили, что он пресекся.
– Долго – это десятки лет? Сотни?
Он пожал плечами.
– В любом случае, в Даруджистан-то они как попали? Эти треклятые острова, они же на самом юге континента. Оттуда до города чуть ли не тысяча лиг.
– Не знаю.
Ага, поверила. Она вздохнула и отвернулась.
– Мураша не видел?
– Он в баре.
– Как обычно. Опустошает запасы.
– Из-за твоей нерешительности он тоже сам не свой.
– Да пошел ты, Дукер, – отрезала она и покинула комнату, оставив того наедине с треклятым покойником. Это еще, к слову, вопрос, кто из двоих симпатичней, а играть с историком в кошки-мышки ей успело поднадоесть. И тем не менее состоявшаяся беседа каким-то образом зародила в ней подозрение, что полученный на них Гильдией контракт связан с древним храмом и его неаппетитными секретами. Отыщи эту связь, тогда, быть может, отыщется и тот кусок дерьма, что нас заказал. Отыщи его, и я забью ему – или ей – «ругань» прямо в глотку.
Облокотившийся на стойку бара Мураш злобно взирал куда-то в пространство, пока ему не представилась более конкретная мишень в лице вошедшей Хватки.
– Поберегись, женщина, – прорычал он, – я не в настроении.
– Не в настроении для чего?
– Ни для чего!
– За одним исключением.
– Я про то, что у тебя может быть на уме. Что же касается того исключения, я уже решил, надо будет – один пойду.
– И чего тогда ждешь? – спросила она, пристраиваясь рядом у стойки.
– Дымку. Вот только она встанет на ноги, у нее тоже кулаки будут чесаться, чтобы этим вломить. – Он потянул себя за ус, нахмурился. – А вот тебя, Хватка, я что-то перестал понимать.
– Мураш, – вздохнула Хватка, – как бы мне ни хотелось перерезать всех убийц в этом городе до единого с треклятым магистром во главе, источник наших бед не в них. Гильдию кто-то нанял, а мы не знаем, кто и почему. Мы все это уже раньше обсуждали. И снова оказались в той же ситуации, только теперь нас на двое меньше. – Она поняла, что дрожит и не способна встретиться глазами с Мурашом. – Знаешь, хотела бы я, чтобы с нами был Ганос Паран – если кто во всем и способен разобраться, так это капитан.
– Ну да, Господин Колоды, – хмыкнул Мураш. Он прикончил свою выпивку и выпрямился. – Хорошо, пойдем тогда в Дом Финнэста – может статься, он там, может статься, нет. В любом случае хоть что-то сделаем.
– А Дымку одну оставим?
– Она не одна. Здесь Дукер и Скиллара. Это я еще барда не считаю. Никто не явится сюда нас добивать, во всяком случае при свете дня. А мы с тобой, Хватка, вернемся еще до заката.
Она все равно колебалась. Мураш шагнул поближе.
– Слушай, я не такой уж тупой и понимаю, что у тебя в башке творится. Но раз мы сидим здесь, получается, что следующий ход за ними. А ты, капрал, должна бы помнить морпеховскую доктрину. Наше дело – не реагировать, наше дело – ударить первыми, и пускай реагирует противник. Они ударили уже дважды, еще один раз – и нам конец.
Несмотря на то что сержанта окутывало облако алкогольных паров, голубые глаза его смотрели ясно и твердо. Хватка видела, что он прав, и все-таки… ей было страшно. А еще она видела, что и Мураш это понимает, и изо всех сил – хотя и без особого успеха – пытается справиться со своим пониманием, поскольку ожидал он от нее совсем другого. Уж точно не страха. Боги, ты ж, Хватка, в старуху превращаешься. Слабую и трусливую.
Они ж, так их перетак, друзей твоих поубивали. И любимую твою чуть не убили.
– Не думаю, что мы его там найдем, – сказала она наконец. – Иначе он уже был бы с нами. Он отправился куда-то еще, Мураш. И неизвестно, вернется ли – да и зачем? Где бы Паран сейчас ни был, он наверняка сильно занят – такой уж это человек. Всегда в самой гуще каких-нибудь да событий.
– Тоже верно, – согласился Мураш. – Ну, тогда, может, хоть весточку какую получится ему передать?
