– Вот Аномандр Рейк понимает, – прошипела она. – Понимает, Драконус. Больше, чем ты успел понять. Больше, чем поймешь. Мир внутри Драгнипура должен умереть. И это величайший акт милосердия из всех, что можно представить. Величайшая жертва. Скажи, Драконус, готов ли ты отказаться от собственного могущества? Растоптать свой эгоизм, согласившись на подобную… кастрацию. Этот меч, холодная стальная улыбка твоего возмездия – готов ли ты увидеть, как он умирает у тебя в руках? Делается столь же мертвым, как любой другой кусок кованого железа?
Она скользнула под переднюю ось, приподняла плечи вместе с тяжелой цепью и перевалила ее на деревянную перекладину. Потом вскарабкалась следом.
– Нет, Драконус, ты бы на это не пошел, верно?
В глазах Рейка, когда он ее убивал, была жалость. Была печаль. Но даже тогда, в тот последний миг, когда их глаза встретились, она увидела – что-то смягчает остроту этих чувств.
Стремительно приближающееся будущее. Только осознала она это лишь здесь и сейчас.
Ты даришь нам хаос. Ты даришь нам исход.
И она знала – окажись она сама на месте Аномандра Рейка, будь Драгнипур у нее в руках, она бы не решилась на подобную жертву. Поддалась бы соблазну, исходящему от даруемой оружием мощи – полностью, безвозвратно.
Никто другой. Никто, кроме тебя, Аномандр Рейк.
Хвала богам.
Он очнулся от того, что игла ужалила его в угол глаза. Отдернулся, задыхаясь, пополз прочь по теплым телам. А за ним полз слепой художник, сумасшедший тисте анди Кадаспала с лицом, искаженным досадой, отводя назад костяное стило.
– Обожди! Вернись! Обожди и обожди, останься и останься, я почти закончил. Я почти закончил, и должен закончить, пока не поздно, пока еще не поздно.
Овраг увидел, что его искалеченное тело теперь наполовину покрыто татуировками – с одной стороны, где кожа его оставалась открытой, пока он валялся без сознания на груде упавших. Сколько он пролежал там, ничего не чувствуя, пока безумное создание дырявило ему шкуру?
– Я говорил тебе, – прохрипел он, – меня нельзя. Нельзя!
– Это необходимо. Вершина, и средоточие, и опора, и сердце. Он тебя выбрал. Я тебя выбрал. Необходимо! Иначе мы все пропали, все пропали, все пропали. Вернись. Туда, где был, и туда, где был, ложись так же, рука сверху, запястье – так же зажмурь глаз…
– Я сказал – нет! Только тронь меня, Кадаспала, и я тебя придушу. Клянусь тебе! Я раздавлю твою шею, как тростинку. Или переломаю твои треклятые пальцы, один за другим.
Кадаспала, лежавший на животе, гневно сверкая пустыми глазницами, торопливо убрал руки, спрятал их под себя.
– Ты не имеешь права и ты не имеешь права. Я с тобой почти закончил. Я видел, что твое сознание унеслось прочь, оставив мне плоть – чтобы я сделал то, что нужно, а то, что нужно, все еще нужно, разве ты не понимаешь?
Овраг отполз еще дальше, где тисте анди точно не смог бы его достать, а там, неловко повернувшись, провалился между двумя телами, по виду – демонами, и оба неприятно шевельнулись под его весом.
– Не смей приближаться, – прошипел он.
– Мне нужно тебя убедить. Я призвал Драконуса. Драконус призван. Будут угрозы, как обычно с Драконусом, как всегда бывает с Драконусом. Я его призвал.
Овраг медленно перевернулся на спину. Он знал, что конца всему этому не предвидится. Всякий раз, когда сознание его оставит, улетит туда, где оно находит забытье, сумасшедший художник подползет и снова примется за работу, чему слепота совершенно не помеха. Ну и что? Почему меня это вообще беспокоит? От этого тела в любом случае мало что осталось. Если Кадаспале так нужно… но нет, будь он проклят, это все, что у меня еще есть.
– Столь многим приятно думать, – промурлыкал тисте анди, – что они сделались частью чего-то большего, чем были прежде. Речь о жертвах, а я знаю о них все, что следует знать, о да, знаю все, что следует знать. И еще, – добавил он уже совсем тихо, – конечно, есть нечто большее, нечто большее. Спасение…
– Ты шутишь.
– Это не совсем ложь, не совсем ложь, друг мой. Не совсем ложь. А правда, что ж, она никогда не настолько правдива, как тебе кажется, а если и правдива, то ненадолго, ненадолго, ненадолго.
Овраг смотрел в тошнотворное небо над головой, где сквозь нечто, бурлящее подобно тучам серой пыли, россыпями пробивались отражения серебряных вспышек. Казалось, будто вот-вот что-то произойдет, нечто маячило на самом краю зрения. В сознании сквозило какое-то странное чувство, как если бы ему предстояло сейчас услышать самые дурные новости, диагноз смертельной болезни, с которой не справиться ни одному лекарю; он знал, что нечто уже близко, понимал его неизбежность, но не знал никаких подробностей, и ему оставалось лишь ждать. Жить и дальше в бесконечном предчувствии бесстрастного жестокого сообщения.
Если у существования столько разных граней, отчего горе и боль превосходят все остальные? Почему эти мрачные силы могущественней, чем радость, или любовь, или даже сострадание? И является ли гордость достойным ответом перед лицом всего этого? Или она – лишь поднятый повыше, чтобы видели остальные, щит, за которым прячется боязливая душа, никоим образом не способная выстоять перед катастрофой, особенно личной?
Он вдруг почувствовал приступ ненависти к всеобщей бессмысленности.
Кадаспала подбирался все ближе, но его выдавало еле слышное пыхтение – от усердия он начинал задыхаться, отчего его попытки подкрасться незаметно становились жалкими, почти комичными.
Кровь и чернила, чернила и кровь, так, Кадаспала? Физическое и духовное, и каждое рисует истину, заключенную в другом.
Я сверну тебе шею, клянусь.
Он почувствовал движение, услышал негромкие стоны, и рядом с ним опустилась на корточки фигура. Овраг открыл глаза.
– О да, – сказал он с усмешкой, – тебя ведь призвали.
– Сколько еще битв ты готов проиграть, маг?
Вопрос его разозлил, но ведь ради того он и был задан?
– Так или иначе мне осталось не слишком много.
Драконус потянулся вниз, извлек лежащего между двух демонов Оврага и грубо бросил его ничком – задача вроде бы не из легких, поскольку Овраг был мужчиной довольно крупным, но против силы мускулов Драконуса маг почувствовал себя ребенком.
– Что ты делаешь? – вопросил Овраг, а Драконус взял его голову в ладони с обеих сторон и переплел пальцы пониже подбородка.
Овраг попытался отвести голову назад, выдернуть ее из сжимающегося захвата, но ничего не вышло.
Резкий поворот в сторону. В шее что-то отломилось, треск и щелчок отдались в черепе, короткая вспышка – возможно, боли, – а потом… ничего.
Что ты наделал?
– Не совсем такое решение, как мне бы хотелось, – произнес Драконус над ним, – однако было ясно, что одними лишь словами тебя к сотрудничеству не склонить.
