– Подождите! – взвизгнул Снелл, но рот ему тут же зажала тяжелая лапа, его втащили в полумрак, где воняло застарелым потом, он почувствовал на своем лице чье-то дыхание – это великан по имени Горусс всматривался в него, наклонившись.
– Что, из крикунов будет?
– Хуже, тот еще мелкий засранец.
– Ничего, дурь-то мы из него скоренько повыбьем.
– Из этого – не получится. Собственную мать зарежет, просто чтоб глянуть, как кровь течет. За ним, поди, след из замученных зверушек лиг на десять тянется, в каждом соседском дворе хоть одну, да прикопал. Этот, Горусс, как раз из таких.
– Восемнадцать серебром?
– Прям звонкой монетой?
– А то.
– Годится.
Барахтающегося Снелла оттащили в заднюю комнату, потом вниз по ступенькам, в темный погреб, где пахло мочой и глиной. Здесь ему заткнули рот кляпом, связали и швырнули в низкую железную клетку. После чего Горусс удалился вверх по лестнице, и Снелл остался один.
Вернувшись в контору, Горусс уселся напротив Беллама.
– Угостить тебя элем, племянничек?
– Для меня еще слишком рано, дядюшка.
– Сколько мне его для тебя подержать?
– Столько, сколько нужно, чтобы все дерьмо из него вышло. Нужно так его напугать, чтобы он сломался.
– Тогда одной ночи будет достаточно. Как раз успеет пройти через все свои страхи до единого, но в полную апатию не впадет. Вот ведь зараза, племянничек, я вообще-то не рекрутирую никого младше лет, ну, где-нибудь пятнадцати, мы всех внимательно наблюдаем и с ними беседуем, а на галеры если кого и шлем, так уж совсем безнадежных. Но и этим начисляют жалованье, кормят по-хорошему и через пять лет списывают на берег – по большей части уже вполне исправившихся.
– Не думаю, дядюшка, что Снеллу об этом что-нибудь известно. Все, что он знает, – мальчишек загоняют в эту лавку, а обратно они уже не выходят.
– Со стороны, наверное, так и выглядит.
Беллам улыбнулся.
– Именно так, дядюшка, именно так.
– Несколько дней его не видела.
Баратол молча кивнул, потом подошел к бочке с водой, чтобы вымыть испачканные по локоть руки. Чаур сидел рядом на ящике и ел какой-то местный фрукт с желтой кожурой и розовым мясистым содержимым. По его покрытому щетиной подбородку стекал сок.
Скиллара широко ему улыбнулась и вошла внутрь. Воздух здесь был пахучий и какой-то хрупкий, как и полагается в кузницах, и она подумала, что запах этот отныне будет сопровождать каждое ее воспоминание о Баратоле, могучем человеке с добрыми глазами.
– С Гильдией больше неприятностей не было?
Он вытер руки, перебросил полотенце через плечо.
– Жизнь они мне стараются испортить, но это ожидалось. Пока что справляемся.
– Вижу. – Она пихнула ногой целую кучу вытянутых продолговатых заготовок. – Новый заказ?
– Мечи. С прибытием гарнизона малазанского посольства среди благородных завелась новая мода. Длинные имперские мечи. У местных оружейников они не очень-то выходят. – Он пожал плечами. – В отличие от меня.
Скиллара присела на единственный стул и принялась чистить трубку.
– А что такого особо выдающегося в малазанских мечах?
– Как раз ничего. Местные пока что не сообразили, что для правильного результата требуется ретроградная технология.
– Ретроградная?
– Конструкция и способ производства малазанских мечей ведут начало из Унты на имперском континенте. Им самое малое триста лет. Империя до сих пор использует унтанские плавильни, они там очень консервативны.
– Ну, если эти треклятые штуки вполне годятся на то, для чего предназначены, зачем что-то менять?
– Похоже, в империи так и думают. Местные кузнецы пробуют то одну, то другую слоистую ковку, пытаясь добиться той же грубой твердости, но дело тут в том, что в Унте традиционно работают с относительно холодными заготовками. И еще они используют красное железо – в унтанских холмах его хоть отбавляй, а в других местах оно встречается редко. – Он остановился, стал смотреть, как она раскуривает трубку. – Не может быть, Скиллара, чтобы тебя все это интересовало.
– Не то чтобы очень, но мне нравится слушать твой голос. – И она посмотрела на него сквозь дым, наполовину скрывший ее глаза.
– Ну, так или иначе, я могу делать копии приемлемого качества, и слух об этом уже разошелся. Рано или поздно кто-нибудь из оружейников тоже сообразит, но к тому времени у меня уже будет достаточно довольных покупателей, так что мне даже ценовая конкуренция не слишком повредит.
– Это хорошо, – сказала она.
Он некоторое время смотрел на нее, потом уточнил:
– Так, значит, Резчик пропал?
– Тут мне судить трудно. Знаю только, что уже несколько дней его не видела.
– И тебя это беспокоит?
Она подумала над ответом, потом – подумала еще.
– Баратол, я не поэтому к тебе пришла. Я не ищу кого-то, готового броситься в бой, как если бы Резчика похитили или что-то вроде. Я здесь потому, что хотела тебя увидеть. Мне одиноко – нет, я не в том смысле, что мне было все равно с кем повидаться, раз уж так. Я просто хотела увидеть тебя, вот и все.
После паузы он пожал плечами и развел руки в стороны.
– Ну, вот он я.
– То есть по-простому ты не хочешь, да?
– Скиллара, посмотри на меня. Прошу тебя, посмотри. Пожалуйста. Ты для меня слишком уж скорая. Резчик, потом этот историк, даже та из «мостожогов» – все болтаются на волнах, что ты поднимаешь. А я, будь у меня выбор, предпочел бы провести остаток жизни так, чтобы меня никто не замечал. Драма мне ни к чему, даже азарт, и тот лишний будет.
Она вытянула ноги.
– А я, по-твоему, их ищу?
– А в тебе жизнь через край бьет. – Баратол нахмурился, покачал головой. – Не очень-то у меня получается выражать свои мысли, да?
– А ты еще разок попробуй.
– Тебя иногда… бывает слишком много.
– Вот всегда так, стоит набрать чуть-чуть жирка, и тебя уже для них слишком много.
– Ты не жирная, и сама это прекрасно знаешь. Ты, – он поколебался, – фигуристая.
Она хотела расхохотаться, но потом решила, что это будет выглядеть попыткой скрыть обиду, отчего он почувствует себя совсем уже неловко. Кроме того, ее собственная реплика была отчаянной попыткой увести разговор в сторону – большую часть набранного за время беременности веса она давно уже сбросила.
– Баратол, тебе не приходило в голову, что я такая, какая есть, просто потому, что скрывать мне особо нечего?
Он нахмурился еще сильней.
