Он просто гребешок. Он многого не хочет от этой жизни.
Узнать от него удалось еще меньше, чем от столика. Тому перевалило за сорок, он принадлежал еще дедушке цирюльника и накопил немалый опыт, как для предмета мебели. Гребешку же не исполнилось еще и двух лет, он мало что видел и был слегка глуповат.
Эта самая псевдоличность неодушевленного зависит от астральной тени. А она зависит от истории предмета. Кто его делал, из какого материала, что с ним происходило на протяжении существования.
От старой мебели можно узнать многое – она бывает мудрее иных людей. Проливавшее кровь оружие обладает яркой индивидуальностью, хотя узким спектром интересов. Книги рассказывают в первую очередь о том, что в них написано. Одежда бывает... странной. Ювелирные изделия обычно скрытные и холодные.
Жюдаф опросил еще кота цирюльника, дверь и само здание. Удивительно, насколько кишит жизнью мир вокруг, если ты учился в Субрегуле. Оживают неодушевленные предметы, начинают говорить звери и птицы, повсюду появляются духи, а в каждом доме тебя встречает домовой.
Как раз домового сыщик сейчас и расспрашивал.
- Итак? – постучал он по кристаллу Сакратида. – Ты что-то знаешь, хозяин?
- Ну, как бы это сказать... – мялся крохотный человечек. – Я-то сам ничего не замечаю, и другие тоже ничего не замечают, но ребята тут говорят, что как бы, это, если можно так выразиться, тут такое дело...
- Да-да, я слушаю, - покивал Жюдаф.
- А вы не перебивайте меня! – тут же вспылил домовой. – Я так не могу, я так не могу! Ишь ты, пришел тут, важный человек! Волше-е-ебник!.. Фу-ты, ну-ты!..
- Ладно, спрошу у кого-нибудь другого, - развернулся Жюдаф.
- Нет уж, вы погодите! Я на вас время, значит, уже потратил, а вы мне от ворот поворот?! Дайте уж договорить теперь!
Жюдаф постарался не выказывать раздражения. Домовые. У них-то личность не псевдо-, не слепленная его же собственным волшебством из астральной тени, а самая настоящая. Любой дух места – именно что дух. Индивидуальность, сложный характер. Причем по факту – божество, пусть и самое низшее.
Поэтому перед волшебниками они трепещут далеко не всегда. Могущества в домовом ничтожно мало, за пределами своего здания он почти ни на что не способен, но божественная искорка все-таки горит – и некоторые задирают из-за этого нос.
Особенно вот такие – владельцы старых домов с богатой историей. Они бывают напыщенными, вздорными, самолюбивыми. Общаться с ними очень трудно.
Но Жюдаф находил подход и не к таким. Специально для домовых он всегда имел в кошеле цветные бусины, ленты, леденцы. Низшим божествам не нужны храмы и жрецы, но жертвоприношения они любят ничуть не меньше. А домовой, будучи самым мелким божком из всех, вполне удовольствуется подарочком самым пустяковым – лишь бы тот был сделан именно ему, преподнесен по всем правилам.
- Что скажешь насчет этой брошки, хозяин? – спросил Жюдаф, доставая медную безделушку с кусочком слюды.
- Знатная вещица! – сразу загорелись глаза божка.
- Теперь твоя, - метко кинул ее за шкаф сыщик.
- Ох ты!.. – обрадовался домовой. – За уважение и уважение будет, мэтр! Только про гребни-то эти злосчастные я знать-то только и знаю, что я их не брал, не брал. И ребята из моих знакомых тоже не брали. Вы уж поверьте.
- В этом я и не сомневался, - кивнул Жюдаф. – Поверьте, я вас ни секунды не подозревал.
На самом деле подозревал. Подобные шутки как раз в духе домовых. Украсть какой-нибудь мелкий предмет, а потом либо вернуть, либо оставить себе насовсем. Они шалят так частенько – и даже не из злобы, не из желания напакостить. Просто это часть их природы, подмывает иногда.
Но настолько массово и целенаправленно, в масштабах целого города... Такое тоже может случиться, но только если все домовые почему-то вдруг обозлились на людей. А существа это в массе своей добродушные и деликатные, и пользы приносят гораздо больше, чем вреда.
- Видите ли в чем дело, о чем я сказать-то, собственно, хотел... – потеребил бороденку домовой.
- Так-так, - свел пальцы у подбородка Жюдаф.
- Понимаете, мэтр, мы тут с ребятами-то пообсуждали последние события и кое в чем сошлись во мнениях. Ощущение у нас у всех, понимаете ли, что нечисть какая-то в дом забралась, а разрешения-то и не спросила!
- В какой именно дом?
- А в том-то и дело, что как бы во все! – всплеснул лапками домовой. – Вот!.. Понимаете!.. Такое дело странное – как будто у каждого из нас в доме чужак сейчас!.. Только не полностью, не во плоти телесной, а как бы лапы протянул – и шарит, шарит!.. Гребешки, значит, гоблинит!
- А видел ли кто эти самые лапы?
- Ну ты что, тупой, что ли?! – рассердился домовой. – Ощущение, я сказал! Не видел никто ничего! Только кажется...
- А нет ли такого, что у кого-то из вас ощущение это посильнее, а у кого-то послабее?
- Да мы чем это ощущение мерять-то должны, линейкой? – закатил глаза домовой. – Есть оно – и все тут. А у кого там сильней, у кого там слабей...
- Ладно, я понял.
- Точно понял? Может, мне тебе еще на бумажке накалякать?
Жюдаф не обратил внимания на сварливый тон. Духи места часто бывают с гонором. Даже к профессору волшебства многие из них почтения не испытывают.
В дом бургомистра он вернулся уже затемно, но оказалось, что на стол еще не накрывали – ждали знаменитого гостя. Жена и дочь хозяина сидели с горящими глазами, почти ничего не ели – смотрели, как жует сыщик.
Он ел медленно, без аппетита. Кухарка бургомистра приготовила грибной суп и превосходные эскалопы, но Жюдаф старался на них не смотреть. Они слишком громко вопили. Верещали в нетерпении, торопили едоков.
- Быстрее, быстрее же! – ввинчивался в уши голос эскалопа. – Я не могу, я остываю, я изнемогаю!.. Съешь меня, пока я на пике, пока не перестал быть таким вкусным!
Обратная сторона способностей Жюдафа. Он давно привык к этому, и ему даже почти не мешало, но во время еды он старался предельно отстраняться. Не слушать, как блюда умоляют их съесть. Не обращать внимания на солонку и перечницу, которым все время кажется, что не мешает добавить специй. Не замечать бубнеж столового ножа, который сердит на свой закругленный кончик и жаждет резать плоть.
А в этот раз ему еще и наложили слишком много. Последний эскалоп остался на тарелке и теперь плакал, потому что его ждала незавидная судьба. Хорошо еще, если собакам отдадут, а если просто выбросят, обрекут на долгое гниение в помойной куче?
Жюдаф старался не приближаться к помойкам без нужды. Слишком жутка эта смесь горестного плача испорченных вещей, гневных криков выброшенных без причины и мерзкого шепота тех, кто уже превратился в компост.
И последний эскалоп он все-таки съел. Не выдержал надрыва в его голосе. Беднягу слишком хорошо приготовили, слишком много любви вложила в свое творение кухарка. Он действительно получился очень вкусным – и хотел исполнить свое предназначение.
