— Давал фору… — оскалился вдруг.
Я сглотнула и отстранилась.
Мы оказались в незнакомом районе Сортавалы, царстве обшарпанных «хрущевок». Стоило озаботиться целью поездки, как Мирослав показал мне на неприметный вход в какой-то магазин… который неожиданно оказался представителем передовых брендов горнолыжной экипировки и просто дорогих качественных зимних вещей. Оказалось, что Мир решил возместить мне потерю теплого пуховика в гостиннице Ламберга. Он сказал, что мой «драник», в котором я приехала, годился только для перебежек между авто и домом. И, честно говоря, был прав.
Меня спросили только о цвете — бежевый или серый. Все остальное «властелин» выбирал сам. В итоге меня экипировали в длинный пуховик, утепленный непромокаемый комбез и высокие сапоги на шнуровке. Короче, если бы я вдруг уснула во всем этом в лесу, до меня бы не доковырялись не только мороз, но и волки.
Когда мы выехали обратно, уже стемнело. Я молчала и вглядывалась в звездное небо. Здесь оно было особенным… Если бы не мороз, можно было бы часами лежать на снегу и пропадать всей душой в неизведанных мирах. Прямо как в детстве. Не успела вдохнуть, душу заволокло воспоминаниями: поблескивающая в свете удаленных городских фонарей лыжня через большой пустырь, и я, пыхтящая на лыжах, пытавшаяся догнать отца… В горле встал ком. Я медленно выдохнула и шмыгнула носом:
— А можно мне навестить женщину, у которой я здесь останавливалась? — обернулась к Мирославу.
При мысли о старой ведунье внутри чуть отпустило… чтобы тут же покрыться коркой льда от его ответа:
— Я ее выслал, — жестко отозвался он, не отрываясь взглядом от дороги.
Я повернулась и уставилась на его профиль, подсвеченный красными бликами от панели приборов.
— Почему?! — задохнулась от возмущения.
— После произошедшего… — все больше злился он, но и у меня тормоза отказали:
— Ты избавился от единственного человека, который бы мог ответить на вопросы?!
— Мне не нужны никакие ответы! — процедил он, уже еле сдерживаясь.
— Да почему?!
Он резко ударил по тормозам, хорошо, в этой глухомани никого, кроме нас, ночью не оказалось. Хотя хорошо ли? Я еле успела выставить руки, едва не впечатываясь в парприз.
— Потому, что уже ничего не исправить! — рявкнул, поворачиваясь ко мне. — Мне достаточно того, что твоя боль бьет по нервам так, что я слепну!
— Боль? — опешила я.
— Прямо сейчас! Здесь! Когда смотрела в окно!
Чувствовала, что тормоза уже отказали обоим, но понимание внезапно охладило пыл:
— Я думала о родителях, Мир… — объяснила спокойно. — Ты же знаешь, что я выросла на Севере… просто вспомнила отца…
У меня давно не было родителей — трагедия на дороге унесла обоих, когда мне было пятнадцать.
Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша, когда он вдруг попросил-приказал:
— Расскажи…
Я порывисто вздохнула…
— Не знаю, что рассказать, — смущенно пролепетала и забегала взглядом по салону. — Отец был нефтяником, брал меня иногда на работу…
— Разве можно было? — искренне удивился он.
— Когда работал на канадскую фирму по нефтедобыче. Не знаю, что я любила больше — гулять с ним по тайге или пастись в их столовой…
Мир усмехнулся.
— И что же было в столовой?
Не верила ушам.
— Кокосовое пирожное ручной работы.
Зверь улыбнулся шире.
— А отец? — напомнил вдруг, переставая улыбаться, и меня словно бросило обратно в снег, душа свернулась прокисшим молоком, кислота воспоминаний опалила давно затянувшиеся края раны…
— Я помню его до мельчайших подробностей… На ночь, пока была маленькой, он рассказывал мне вместо сказок о том, как производится хлеб или сахар… — я вдруг перевела глаза на Мирослава: он манипулировал… Специально заставил забыть прежние эмоции и снова окунул в них, чтобы отделить их, узнать наверняка, врала ли я… — Мир, ты… — процедила я, разбиваясь о лед в его взгляде.
— Мне, правда, важно, Аня…
— Что?!
— Верить тебе. И знать о тебе все…
-28-
Я обиженно засопела и отвернулась. Слышала, как он завел двигатель, машина снова мягко тронулась. Пошел снег. В свете фар снежная завеса казалась еще плотнее, я с трудом различала дорогу. Даже очертания ворот поселка еле угадала, а когда узнала знакомую аллею, ведущую к особняку, стало поздно.
— Мы что… сразу на ужин? — встрепенулась я.
— Да, — Мир заглушил мотор и вышел, чтобы тут же открыть дверь с моей стороны.
— Но я… — подала ему нерешительно руку, — я же не готова…
— А у тебя есть что-то, чтобы подготовиться?
Действительно, вещи привезут только завтра. Но все же я представляла себе семейный ужин у оборотней немного по-другому. Думала, сбежится весь поселок посмотреть на «неведому зверушку», а в холл встречать нас вышла только мать Мира. Ольга Михайловна нарисовалась на лестнице, едва он помог мне раздеться.
— Мирослав! — прозвучало так резко, что я вздрогнула. Мне вдруг подумалось: если эта женщина — все, что Мир видел с детства, то не удивительно, что он вырос таким холодным и жестоким. Мать окинула меня презрительным взглядом, поджав губы, и надменно глянула на сына: — Опаздываешь. Хочу с тобой поговорить. Сейчас!
Вроде бы ну что такого? Ну, рявкнула «шакалица»… Только из моей груди вдруг вырвался приглушенный рык. Я поспешно прикрыла рот ладонью и смущенно прокашлялась:
— В животе… урчит…
Мир неожиданно оскалился, а лицо Ольги Михайловны натурально вытянулось. Глаза женщины раскрылись так, что едва не выкатились, а губы задрожали.
— Что это такое? — выдохнула она.
— Моя истинная кошечка, — довольно возвестил Мирослав, собственнически прижимая меня к себе. — Больше нет сомнений?
Самообладание отказало женщине не на шутку, она побледнела и пошатнулась, а Мир, вместо того, чтобы помочь матери, увлек меня в сторону от лестницы, где виднелся вход в просторный зал.
— Мир… мама же… — затравленно оглянулась я.
— Ей только на пользу, — зло усмехнулся он.
Тут уже был накрыт стол, звучала приглушенная классическая музыка. Мария суетилась с сервировкой:
— Мирослав Владимирович, — кивнула коротко и потупилась, непроизвольно скользнув ладонью к шее, скрытой воротником джемпера. — Располагайтесь.
Натянуто улыбнувшись, она выскользнула из зала.
— Подождешь? — тихо попросил Мир, усаживая меня в кресло возле камина.
Я бы лучше сейчас залезла своему зверю за пазуху, лишь бы не оставаться в этом месте одной. Он поймал мой затравленный взгляд, сжал чуть сильнее ладонь на долю секунды и тут же выпустил. Стоило ему выйти, я принялась настороженно осматриваться…
