— Нет… — хрипло прозвучал его голос. — Теперь вижу, что нет…
И только тут я спохватилась, что он не ответил на мой вопрос о Канаде.
— Так, а цель поездки?
— Деловая, — Мир откинулся на спинку кресла, не притрагиваясь к чаю. — Пока Кир играется во властелина, у меня есть время заняться своими делами.
Не сказать, что не умно. Но, если он настолько не верит в брата, как может оставить свою стаю на его сомнительное попечение?
У Мира снова зазвонил телефон, и я смогла получить передышку, хотя даже в разговоре он не отказывал себе в моем визуальном контроле.
Вокруг сновали люди, звучали объявления рейсов, за панорамным окном взлетную полосу заметала метель… Я подумала о Лерке, который где-то рядом, в Питере, но которому нельзя даже позвонить. Сказать другу было нечего, а разжигать его беспокойство и ненависть смысла не было.
— Аня, пора… — позвал Мир, вставая.
Первый перелет был относительно недолгим. Весь полет Мир, не отрываясь, работал на ноуте, хотя я чувствовала каждый раз, когда он смотрел на меня. Случайные касания били током нервы, сбивали все импульсы в теле, и каждый раз казалось — я не вернусь к прежнему ритму сердца. Все происходящее напоминало пытку… Прикрыв глаза, я возвращалась воспоминаниями к прошлой ночи, замечая, что мне становится легче… дышать?
Быть с Миром в мире казалось просто жизненно важным, но невозможным.
За недолгую пересадку в Париже Мирослав ни разу не оторвался от телефона, и в какой-то момент вместо того, чтобы позвать меня за собой на посадку, взял вдруг за руку…
В этот миг все, казалось, замерло вокруг. Я вздрогнула, наши взгляды встретились… Я поняла, что сделал он это неосознанно, но в следующую секунду оказалась прижатой к ближайшей колонне в углу. Толпам людей было плевать, как и ему. Мир вцепился в мои губы своими, ворвался языком в рот, рыча. Его пальцы вплелись в мои волосы и сжались на затылке, не позволяя вырваться. Сдвинуть его или хоть как-то сопротивляться было немыслимо, зверь держал меня не только физической силой… Все мое существо рванулось к нему, подчинилось и ответило. Я не запустила ему руки в волосы только потому, что он их благоразумно прижал к животу.
Но какая-то часть вдруг подсказала обмякнуть в лапах хищника, и, когда он ответил на мою капитуляцию ослаблением хватки, я рванулась сильнее.
— С ума сошел?! — мотнула головой, но большего не добилась.
— Возможно, — зрачки зверя расширились, взгляд лихорадочно блестел. — Ты… сводишь.
— Никуда не летим? — нахмурилась я.
— Без нас не улетят, — схватил меня за руку и дернул дальше по коридору.
Он снова пугал. Еще минуту назад такой собранный и уверенный вдруг стал нервным и резким. В салоне самолета Мирослав остановился в зоне люксовых кресел, которые чем-то напомнили мне скорлупки яиц и тем и порадовали — можно отгородиться от него на весь перелет. Я сняла верхнюю одежду и удобно устроилась в кресле, отвернувшись к иллюминатору. А после взлета вообще уснула, хоть и не без опасений. Воображение рисовало картинки одну краше другой: как Мирослав — теперь уже совершенно осознанно управляя своим зверем — проникает в мой сон и… осуществляет там все то, чего не получается добиться здесь и сейчас.
Только мне не приснились ни моя рысь, ни его барс, ни снежный лес… Я просматривала лишь вариации прошлой ночи и даже слышала запах горящих сосновых поленьев. Горячие возбуждающие укусы, соленая испарина над губой и привкус крови во рту. Я чувствовала, как не хватает воздуха, как становится горячо и влажно между ног, как стон в груди оборачивается хриплым вскриком…
— Б***ь, Аня! — кто-то подхватил меня под шею и бесцеремонно повернул голову. — Проснись, — раздался рычащий шепот рядом.
Я подскочила, пытаясь освободиться из хватки Мирослава. С соседнего ряда на нас обернулся лысеющий иностранец и покачал головой с укоризной.
— Excuse us, she’s sick(1), — улыбнулся извиняюще Мирослав.
— Сам ты больной, — фыркнула я, наконец, усаживаясь.
— Ух ты… — восхищенно оскалился Мир. — То есть тебе даже на другом языке все высказать не получится?
— Попробуй на французском, с ним у меня не срослось, — нахохлилась я, заматываясь плотнее в плед.
— У меня тоже, держи, — он протянул мне латте в пузатой стеклянной кружке. — И ради бога, не засыпай больше! Я не железный.
— Что со мной? — нахмурилась я, беря кружку. Руки дрожали.
— А на что это похоже? — ехидно усмехнулся зверь.
— На то, что тебе меня в психушку надо сдать, — покривила душой я — психики не сходили с ума.
— Мне надо… зажимать тебя на диване чаще, — его немигающий взгляд и голос с хрипотцой пустили горячую волну по телу и заставили дрожать. — Тогда, возможно, полегчает нам обоим. Знаешь, что такое «медовый месяц»?
Я удивленно моргнула, но Мир уже раздраженно отвернулся к экрану ноута.
— «Медовый месяц» бывает после свадьбы… — упрямо буркнула я.
— Хочешь свадьбу? — не глядя на меня, отозвался он.
— Хотела, — пожала плечами.
— Ты ничего не хотела, Аня, — в его глазах отражались блики от экрана. — Работа выжрала тебя… — он кинул на меня взгляд, полный злости: — Неужели не чувствуешь разницы? Жизнь с моей силой не кажется тебе… более полноценной? Без постоянного истощения?
— Что? — тяжело сглотнула я.
_____________________
1. Простите, она больна (англ.)
-35-
— Ты тянешь из меня силы каждый раз… Много. Вчера я думал — утром не встану.
— Не может быть…
— Ты берешь, а я могу отдать.
— Нет.
— Тебя использовали все эти годы беспощадно.
— Меня восстанавливали!
— Так, что ты еле ползала!
Я отвернулась к иллюминатору, но взгляд зверя настиг меня и в его отражении. А Мир вдруг бесцеремонно запустил мне горячую ладонь под кофту и провел ей вдоль позвоночника. Глаза сами прикрылись, вдоха показалось мало, чтобы насытиться кислородом, и голова все равно закружилась.
— Только скажи… — наклонился он ближе, насколько позволила перегородка, — и у тебя будет все, что хочешь. Я дам тебе столько сил, сколько нужно, чтобы ты жила полноценно…
Я рванулась со своего места и вскоре захлопнула за собой двери туалета, но в солнечном сплетении ясно ощутила отголосок его горького разочарования…
Отражение в зеркале вновь показалось малознакомым. Я менялась очень быстро: глаза блестели, стали насыщенного темно-синего цвета, из белков исчезла вечная воспаленность. Губы больше не сохли, кожа не слазила с них хлопьями. Волосы стали гуще, блестели холодом платины по всей длине.
