Мне впервые стало любопытно — многим ли женщинам он выбирал платья таким образом?
Представлять его с другой вдруг оказалось неприятно. Я нахмурилась своему отражению, когда он ушел за моими вещами, как можно быстрее отгоняя от себя навязчивые мысли. Мирослав, как и любой другой мужчина, имел право на свою личную историю отношений, но память упрямо подкинула воспоминания о разговоре, в котором он говорил, что измены у оборотней вполне допустимы. Своих женщин оберегают… И вчера он сказал, что со мной будет осторожен. Но значило ли это, что… будут другие, с которыми осторожным можно и не быть?
Мне было уже не все равно. Но как сказать ему о том, что меня подобный вариант не устроит, если я сама ни в чем не уверена? И все кажется каким-то затянувшемся странным сном, и я скоро проснусь в своей питерской квартирке…
Но реальность была неумолима в лице целеустремленного оборотня, который одел меня в платье, скользнул по шее носом, коротко поцеловал в скулу и с таким упоением при этом прикрыл глаза, что стало нечем дышать.
— Не бойся, я рядом, — заглянул зверь в глаза. — Мы справимся.
Через пару часов я сияла, как голливудская дива — в платье, с естественными волнами волос на плечах и нежным макияжем. Мир в который раз усадил меня в машину и, наконец, скомандовал адрес конечной точки нашего пути. Уже почти стемнело, улицы Ванкувера вместе с сумерками поглотило еле уловимое напряжение, временами прорывающееся в трели его мобильника, нервных движениях водителя и раздражающих взгляд сотнях огней. В какой-то момент водитель еле успел затормозить, как на капот едва ли не упал странного вида мужчина в ободранной куртке:
— А, чертова Хэстинг стрит! — раздул он ноздри, качая головой. — Срезали, называется… Иди давай! Обдолбыш…
Мужик что-то брякнул в ответ и повалился на бордюр, падая в грязное снежное месиво у дороги. Мир поднял глаза от мобильника и глянул в окно:
— Это улица, на которой живут сплошь психи и наркоманы, — объяснил мне.
— В лучшем городе мира есть такая улица?
— Да, — усмехнулся он и вернулся к мобильному, а я устремила взгляд в окно.
Ничего особенного: грязная, мрачная, в то же время широкая улочка… Магазины, хостелы, остановки… Все это несложно было рассмотреть — водитель ехал очень медленно.
Через полчаса мы, наконец, свернули с оживленной улицы в проулок и въехали на парковку высотного здания. И меня словно отрезало от мира напрочь. Здесь было глухо, но далеко не спокойно. Пройдя через систему пропусков и идентификаций, автомобиль двинулся по парковке к парадному входу с секьюрити и новой пропускной системой. Едва Мирослав подвел меня к входу, к нам подошел один из охранников:
— Мистер Карельский, миссис… — кивнул высокий мужчина с хищным лицом. — Казалось, он мог просканировать без аппаратуры — одним взглядом. — Прошу…
-44-
Лифт тронулся вверх.
— Аня… — Мир открыл в руках еще одну коробочку и достал серьги, а я так нервничала, что не сразу поняла, что происходит. — Ты не представляешь, как на меня смотрели, когда я просил переделать застежку под клипсы… — Он подтянул меня ближе и, не дав рассмотреть, принялся надевать украшение.
Да, я не носила серьги. Нам вообще нельзя было протыкать себя насквозь в любых местах. Серьги, пирсинг — все могло привести к потере энергии.
Закончив, он притянул меня к себе:
— Не нервничай, все это — просто формальность. Ты — моя женщина, я тебя выбрал — это главное. Просто помни об этом.
Но меня не отпускало… Было в его голосе что-то, что лишь будоражило сильней, пугало и било током нервы… Мои глаза вдруг расширились от догадки: перекресток.
Место и время, где жизнь кардинально меняется. Я не чувствовала подобного даже с появлением Мира в моей жизни. Он вошел в нее так, как нож входит в масло — с конкретной целью. Такие вещи не зависят от нас самих, выбора нам не предоставляют.
А вот когда ты приближаешься к «перекрестку» — все совсем не так. Мне возвращали право выбора, предоставляли вожжи моей собственной жизни, и теперь Мирослав всего лишь был рядом. Но решать предстояло мне.
И с такой убежденностью я шагнула из лифта в большой холл, выстланный черным мрамором. Высокие потолки, уходящие в тень, нагнетали еще больше драмы, задернутые портьеры в тени тоже казались черными, и даже свет от огромных люстр, словно висящих в воздухе, едва разгонял тьму.
Мир сжал мою руку сильнее и, уверенно выбрав направление в полумраке, повел к еле различимому коридору. Может, зверям так спокойнее — чувствовать себя как в пещере даже посреди мегаполиса?
— Мирослав, — раздалось вдруг откуда-то сбоку, и к нам навстречу вышел мужчина в костюме. — Приветствую. Пройдемте…
Мир кивнул. Мне же происходящее не нравилось с каждой минутой все больше. Воздух звенел напряжением и мрачным предчувствием. Мы вышли в большой пустынный зал, напомнивший мне склеп и, пройдя его насквозь, остановились. Встречающий бросил на меня тяжелый взгляд:
— Та самая.
— Да, — Мир притянул меня к себе за талию.
— Она прекрасна, — позволил себе легкую улыбку мужчина и подал мне руку. — Карл Диккенс. К вашим услугам.
— Аня, — робко приняла его руку, и Карл вдруг легко потянул меня на себя, но я рванулась от него и прижалась к Миру.
Он обхватил меня внезапно так крепко, что захотелось остаться в его руках навсегда. Хоть бы и здесь, в этот страшный момент, но только пусть он будет рядом со мной.
— Аня, — зашептал Мирослав на ухо, — иди, все будет хорошо… Я буду ждать здесь. Тебе ничего не грозит, поверь… Поверь мне, — он тяжело дышал, вжимая меня в себя, и я впервые ощутила тоску его зверя, рванувшегося ко мне. Моя рысь ответила нервной дрожью, заставляя дрожать меня саму. — Иди.
Я обернулась к Карлу, отметив, что тот с интересом и еле заметной улыбкой смотрел на нас, и мы направились дальше одни. Темнота сгущалась, давила, шептала что-то неразборчивое, но лишь мне. Это место было настоящим домом-логовом, которое создали Правящие. Оно, по сути, являлось чуть ли не такой же параллелью реальности, что и наш институт, только созданный энергетической обособленностью, а не магией. И эта реальность затягивала, как черная дыра.
Но вскоре мрак перед глазами поредел, и мы оказались в обычном офисном помещении, оформленном в винтажном стиле: массивный стол притягивал взгляд первым, вычурные старинные шкафы замыкали пространство, а камин наполнял комнату обманчивым теплом. Не слышно было ни треска сучков, ни запаха дыма…
— Добрый вечер, — раздался вдруг мелодичный голос откуда-то из темноты, и я только сейчас заметила у окна женскую фигуру. — Проходите…
— Анна Карельская, мэм, — представил меня Карл.
— Спасибо, можете идти.
Ее голос напоминал закаленный в боях клинок, с зазубринами и своим собственным характером. Его не использовали понапрасну, но если правящая им вооружалась — то доставалось наверняка крепко.
