— Пожалуйста, вывези нас отсюда, Кларк, — простонала Мэри.
Пожалуйста, — что-то полезло вверх по горлу, она прижала руки ко рту в
уверенности, что ее сейчас вырвет. Но вместо этого громко рыгнула, а во рту
появился вкус пирога, съеденного в „Рок-н-буги“.
— Все будет в порядке. Не волнуйся, Мэри.
По дороге, она уже не думала о ней, как о Главной улице,
потому что видела впереди выезд из города, они промчались мимо муниципальной
пожарной части, мимо школы (эта цитадель знаний называлась „Рок-н-ролльная
начальная школа“). Трое детей на школьной игровой площадки проводили
„Принцессу“ апатичными взглядами. Впереди дорога огибала громадную скалу с
закрепленным на ней щитом в форме гитары. Щит украшала надпись: „ВЫ ПОКИДАЕТЕ
РОК-Н-РОЛЛЬНЫЕ НЕБЕСА. СПОКОЙНОЙ НОЧИ, ДОРОГИЕ, СПОКОЙНОЙ НОЧИ“.
Кларк вошел в поворот, не сбавляя скорости, а на выходе из
него их поджидал автобус, перегораживающий дорогу.
Не обычный желтый автобус, который они видели, когда
въезжали город. Этот сиял всеми цветами радуги, смешанными в психоделических
разводах, прямо-таки увеличенный в размерах сувенир из „Лета любви“. Стекла
украшали изображения бабочек и знаков мира, и даже когда Кларк закричал, двумя
ногами нажимая на педаль тормоза, Мэри безо всякого удивления разобрала среди
разноцветия разводов слова: „ВОЛШЕБНЫЙ АВТОБУС“.
Кларк сделал все, что мог, но остановить машину не сумел.
„Принцесса“ въехала в „Волшебный автобус“ со скоростью десять или пятнадцать
миль в час, с заблокированными колесами, стирая покрышки об асфальт. Послышался
глухой удар, Мэри бросило вперед, но ремень безопасности, конечно же, удержал
ее от контакта с приборным щитком. Автобус чуть качнуло.
— Подай назад и разворачивайся! — крикнула Мэри, уже
предчувствуя развязку. Двигатель „Принцессы сбился с ритма, она видела парок,
поднимающейся над смятым капотом. И когда Кларк включил передачу заднего хода,
двигатель дважды чихнул, задрожал, как старый пес, и заглох.
Сзади уже доносился вой приближающейся сирены. Ей оставалось
гадать, кто у них в этом городе за главного копа. Только не Джон Леннон,
который всегда сомневался в праве одних людей управлять другими. И не Лизард
Кинг, который наверняка принадлежал к плохишам, за которыми должна
присматривать полиция. Тогда кто? Разве это имело значение? Может, подумала
она, даже Джими Хендрикс. Вроде бы бред, но она знала рок-н-ролл лучше Кларка и
помнила, что в свое время Хендрикс служил в 101-й авиадесантной бригаде. Не зря
же говорят, что демобилизованные из армии — лучшие сотрудники
правоохранительных органов.
Ты сходишь с ума, сказала она себе, потом кивнула. Конечно
же, сходит. Оно и к лучшему.
— Что теперь? — тупо спросила она Кларка.
Он открыл дверцу, для этого пришлось надавить на нее плечом,
потому что от удара повело корпус.
— Убежим.
— Какой смысл?
— Ты их видела. Хочешь быть такой же, как они?
В ней вновь проснулся страх. Она отщелкнула ремень
безопасности. Кларк обошел „Принцессу“, открыл дверцу, взял жену за руку. А
когда вновь повернулся к „Волшебному автобусу“, его рука до боли сжала пальцы
Мэри. Потому что он увидел, кто вышел из автобуса: высокий мужчина в белой
рубашке с расстегнутым воротником, брюках из черной „дангери“, больших темных
очках. С зачесанными от висков иссиня-черными волосами. Двух мнений тут быть не
могло, даже темные очки ничего не могли скрыть. Полные губы чуть разошлись в
улыбке.
Из-за поворота выехала сине-белая патрульная машина с
надписью на борту „ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК РОК-Н-РОЛЛЬНЫХ НЕБЕС“, и затормозила в
нескольких дюймах от заднего бампера „Принцессы“. За рулем сидел негр, но
отнюдь не Джими Хендрикс. Полной уверенности у Мэри не было, но она подумала,
что в Рок-н-ролльных Небесах порядок охранял Отис Реддинг.
Мужчина в больших темных очках и черных брюках теперь стоял
перед ними, просунув большие пальцы в петли ремня.
— Как поживаете? — этот мемфисский медленный саркастический
выговор мог принадлежать только одному человеку. — Хочу поприветствовать вас в
нашем городе. Надеюсь, что вы сможете пожить у нас какое-то время. Городок
может и не очень, но люди здесь хорошие, мы заботимся друг о друге, — он
протянул им руку, на которой блестели три перстня. — Я — здешний мэр. Элвис
Пресли.
Сгустились сумерки летнего вечера.
Когда она вышли на городскую площадь, Мэри вновь вспомнились
концерты, на которых она бывала в Эльмайре, в дни своей молодости. И стрела
ностальгии и печали пронзила кокон шока, который скрутили вокруг нее разум и
эмоции. Так знакомо… и все иначе. Не было детей, размахивающих бенгальскими
огнями. Тот десяток ребятишек, которые собрались на площади, сбились в кучку и
держались как можно дальше от эстрады. Их бледные лица застыли от напряжения.
Среди них Мэри увидела и ту троицу с игровой площадки у школы, которая
провожала их „мерседес“ апатичными взглядами.
И не было музыкантов-любителей с простенькими инструментами,
настройка которых занимала пятнадцать минут, максимум, полчаса. Нет, Мэри
видела перед собой огромную сцену, уставленную сложнейшей аппаратурой,
предназначенной для выступления самой большой и, судя по размерам усилителей,
самой громкой рок-группы, такой громкой, что при выходе на максимальную
громкость от удара звуковой волны могли бы посыпаться стекла в радиусе пяти
миль. Мэри насчитала двенадцать гитар, и перестала считать. А ведь к ним
следовало добавить четыре ударные установки… банджо… ритм-секции… возвышения,
на которых обычно стояли бэк-вокалисты… лес микрофонов.
На площади рядами стояли складные стулья. Мэри прикинула,
что их от семисот до тысячи, хотя зрителей собралось не больше пятидесяти. Она
увидела механика, переодевшегося в чистые джинсы и отглаженную рубашку. Рядом с
ним сидела когда-то миловидная женщина, похоже, его жена. Медсестра устроилась
одна, посреди длинного пустого ряда. Она закинула голову и наблюдала за первыми
вспыхнувшими в вышине звездами. Мэри отвернулась от нее. Она боялась, что у нее
разорвется сердце, если она и дальше будет смотреть на это печальное,
потерявшее всякую надежду лицо.
Более знаменитые жители города не просматривались.
Удивляться этому не приходилось. Покончив с дневными заботами, она находились
за кулисами, переодевались. Настраивались. Готовились к большому шоу.
Кларк остановился в центральном проходе, миновав несколько
рядов. Вечерний ветерок ерошил волосы, которые, как показалось Мэри, стали
сухими, как солома. Высокий лоб Кларка прорезали морщины. Мэри их раньше не
замечала. Так же, как и глубокие складки у рта. После ленча в Окридже он вроде
бы похудел на тридцать фунтов. Тестостероновый мальчик исчез и, как
догадывалась Мэри, навсегда. Но ее это особо и не волновало.
Между прочем, сладенькая, а как, по-твоему, выглядишь ты?
