— Сегодня нас ждет грандиозное шоу! — выкрикнул в микрофон
ведущий. — У нас Фредди Меркьюри… только что вернувшийся из Лондона… Джим
Кроус… мой любимчик Джонни Эйс…
Мэри наклонилась к официантке.
— Давно ты здесь, Сисси?
— Не знаю. Тут так легко потерять счет времени. По меньшей
мере, шесть лет. А может, восемь. Или девять.
— … Кейт Мун из "Ху"… Брайна Джонс из
"Стоунс"… красотка Флоренс Боллард из "Супримз"… Мэри
Уэллз…
— А сколько тебе было лет, когда ты попала сюда? — озвучила
Мэри свое самое страшное предчувствие.
— Кэсс Эллиот… Джейнис Джоплин…
— Двадцать три.
— Кинг Кертис… Джонни Барнетт…
— А сколько тебе сейчас?
— Слим Харпо… Боб "Медведь" Хайт… Стиви Рэй Вогэн…
— Двадцать три, — ответила Сисси, на авансцене Алан Фрид
продолжал выкрикивать имена в практически пустую городскую площадь, на сцену
выходили звезды, сначала сто, потом тысяча, потом без счета. Он перечислял и
перечислял тех, кто умер от передозняка, от алкоголя, погиб в авиакатастрофе
или от пули, кого нашли в темном проулке, в бассейне, в придорожном кювете. Он
называл молодых и старых, главным образом, молодых, и когда со сцены прозвучали
имена Ронни Ван Занта и Стива Гейнса, Мэри буквально услышала их песню, со
словами: " О, этот запах, неужели ты не чуешь этот запах…" Да,
конечно, она его чуяла, даже в чистом орегонском воздухе, она его чуяла, когда
брала Кларка за руку и чувствовала, что это рука трупа.
— ИТ-Т-Т-Т-Т-А-А-А-А-АК! — орал Алан Фрид. За его спиной
выстроились толпы теней. — Вы готовы ПОВЕСЕЛИ-И-И-И-ИТЬСЯ?
Редкие зрители, разбросанные по площади, ему не ответили, но
он махал руками и смеялся так, словно огромная аудитория визжала в предвкушении
незабываемого зрелища.
— Вы готовы к БУ-У-УГИ-И-И?
На этот раз ему ответили — демоническим воем саксофонов
из-за его спины.
— Тогда начнем… ПОТОМУ ЧТО РОК-Н-РОЛЛ НИКОГДА НЕ УМИРАЕТ!
Вспыхнули яркие огни, пошла музыка первой песни этой
длинного, длинного концерта: "Я уйду навсегда". "Этого я и
боюсь, — думала Мэри, слушая вокалиста Марвина Гэя. — Именно этого я и боюсь.
Билл Мьюми, Питер Дэвид
Черная '59
Их руки блестят от пота, рубашки липнут к груди. И в
довершение всего русый хайер Нила Колмика свалялся и слипся, будто группа
играет в сауне. Пальцы его так и летают по грифу.
А всем плевать.
"До самого "Ваэ"
[9]
" — последняя их
песня сегодня, и Нил завершил ее обжигающим гитарным соло на все тридцать два
лада. Чак и Гари Уилкисы, бэк-ритм-гитары, играли как один музыкант.
А всем плевать.
Здесь на сцене "Честнат клаб", где их поставили
для разогрева, они выдали восхитительным фьюжн
[10]
традиционных блюзов,
хэви-метал и хард-рока — все в одном и нечто совсем новое, джаз-рок во плоти.
Они играли с драйвом, хорошо, чертовски хорошо.
А всем плевать.
Публика ждала "Зип", гвоздь программы, тех, о ком
кричат заголовки. Глэм-роковая команда, сплошное ломанье и никакого накала. Но
это они оторвали студийную запись и это их жареный клип МТV крутило по пять раз
на день.
Аплодисменты разогревающей команде, "Нил Колмик
бэнд", были вежливыми, хотя и спорадическими. И, уж конечно, не настолько
длительными, чтобы поманить надеждой, что вызовут "на бис". Ровно
столько, чтобы не выглядеть грубо, невоспитанно. Эх, Голливуд.
— Спасибо, что позаботилась о делах, детка, — сказал Нил в
сотый, вероятно, раз в жизни.
Пэм Салливан ответила ему краткой улыбкой, она стояла,
картинно прислонив полусогнутую изящную ножку к тяжелому усилителю
"Маршалл", который, в свою очередь, был прислонен к стене жалкой
гримерной. Называть это гримерной было все равно что звать гроб бунгало.
Грязный и драный, прожженный и заляпанный диван стоял на столь же
отвратительном ковре. Еще тесная комнатенка могла похвастаться роскошным,
треснутым, заплеванным зеркалом в полный рост и многолетними наслоениями
рок-граффити на желтеющих стенах.
Пока Пэм отдавала Чаку шестьдесят шесть долларов — его долю
вечерней выручки, — братец Гари, уже получивший свое, царапал по стене
маркером, добавляя к старым татуировкам слоган "Нил Колмик бэнд".
Заканчивая, он бросил Нилу кривозубую усмешку.
— Спасибо Пэм. — Тут Чак повернулся к Нилу. — И тебе
спасибо. — Он поднял деньги. — Послушай, Нил, ты у нас пишешь песни, ты поешь,
играешь соло, да еще и выступаешь от имени группы. А деньги при этом делишь на
всех поровну. Если у тебя туго с деньгами, только скажи…
Нил только отмахнулся.
— Вот такой я парень, — отозвался он с легким сарказмом.
Уходя, братья быстро закрыли за собой дверь, так чтобы более
чем средненькое уханье "Зип" со сцены хотя бы на йоту не давило так
на уши.
Когда Нил наклонился и начал подтягивать разболтавшийся
колок на грифе гитары, Пэм, подойдя сзади, принялась разминать ему плечи.
— Ты был сегодня в ударе, милый. — Ее длинные светлые волосы
окружили их как шатер, смешались с его распущенным по плечам хайером. — И твое
время придет. Вот увидишь.
— Сука, — пробормотал он.
Пальцы Пэм застыли.
— Как ты меня назвал?
— Что? — Он поднял на нее глаза, как будто только- только
вернулся откуда-то издалека. — О-о-о… прости милая. Я не с тобой говорил. Я
говорил вот об этом. — Он постучал пальцем по хрому на грифе. — У меня вторая
струна то и дело соскальзывала, к тому же дека ноту едва держит.
— Ну, может, хоть это тебя поддержит, — поддразнила Пэм. —
Турагентство "Анлимитед трэвл эйдженси" хочет, чтобы я сделала копии
нескольких антикварных голландских шкафчиков для новых офисов. Даже после
налогов я наскребу достаточно, чтобы, когда закончу, нам с тобой слетать на
неделю на Гавайи.
— Это же чудесно, Пэм! — Нил попытался, чтобы в его ответе
прозвучало как можно больше энтузиазма. — Хотя бы один из нас поднимается.
