Его дверь была выбита.
Джон Хемли выкатился из кровати и успел поднять глаза на
накатывающуюся на него тьму.
— Ты был прав, — прошипела тьма. — В твоей душонке дерьма
было больше, но музыкант он лучший, чем ты. Есть с чем развернуться.
Порастрясти можно любую душу, но подходящий музыкант — его не всегда просто
найти. Ты помог мне найти его. Ты дал меня ему. Как, черт побери, мило с твоей
стороны. Я, мать твою, намерен отблагодарить тебя.
Джон начал было вставать. Попытался найти слова. Мгновение
спустя он не мог даже найти свои мозги, когда гитара взметнулась, и полетели
топор и кровь, и череп.
Когда Нил проснулся следующим утром, в голове его был туман,
спина затекла, а уши терзал грохот MTV. Он так и остался лежать в дымке
ступора, даже не помня, как и когда включил телевизор.
Потом начались рок-новости — с рассказом о вдове Вернона
Паники, она была жестоко изнасилована и убита.
Нил сел, слушая новости лишь краем уха… а потом увидел кровь
у себя на руках…
На своих руках…
Руках, казавшихся крупнее, чем были. Он списывал это, ну на…
ну не знаю… Упражнение или что-то столь же нелепое, что в тот момент казалось
вполне логичным объяснением.
И татуировка. Черный, оттененный кровью топор.
Вот она, татуировка, у него на руке, а где-то в закоулках
сознания…
Он бросился к шкафу, где держал свою коллекцию пластинок.
Бормоча что-то себе под нос, Нил принялся рыться в огромной стопке
долгоиграющих. Он впервые заметил, как воняет у него изо рта и от тела.
Пластинку он нашел в груде винила, поскольку подпольная запись еще не вышла на
диске…
Альбом Вернона Паники "Горение", а на обложке —
сам Верной, оттягивающий струну на самом верху грифа черной '59 "Гибсон
Лес Пол Кастем". Обе руки, окруженные пламенем руки, прямо в самом фокусе,
и вот она, татуировка, на тыльной стороне правой ладони.
Он круто повернулся, от чего пластинки полетели в разные
стороны, и схватил гитару. '59 сверкала, на ней не было ни единого пятнышка, но
мысленным взором Нил видел запекшуюся кровь на днище деки. И седьмая струна…
Господи, здесь же кровь на седьмой струне.
Руки, казавшиеся чужими, ударили по струнам, и вызванный ими
звук заполнил квартиру. Не подхваченный усилителями звук обрушился на Нила
оглушительным громом. Звук. Звуки. Звук кричащей женщины и звук мужчины,
хрипящего, вроде как Джон Хемли, голос, как будто издающий панический вой,
молящий его выпустить, и все это смешивается в омерзительную какофонию, а
поверх накладывается глубокий и низкий бас-аккорд смеха, отвратительного смеха,
служащего бэк-ритмом.
С криком Нил бросился к камину. Пробегая мимо зеркала, он
даже не взглянул в него, не желая — пусть даже это один на миллион шанс —
увидеть в нем чужое отражение. Нажав на кнопку, поджигающую газовые рожки, он
швырнул гитару прямо в огонь.
Не горит.
Гриф торчит из камина, по твердой деке танцует пламя, а она
не горит, мужик, не горит! А когда он выдергивает гитару из огня, она холодна
как лед.
Подняв инструмент над головой, Нил ударил им о стену, об
пол. Не ломается.
Не сломалась и тогда, когда он, выскочив во двор, переехал
гитаре гриф джипом.
Швырнув инструмент на заднее сиденье, Нил как сумасшедший
погнал темно-синий джип на самый верх Малхолленд-драйв. Выскочив из машины с
гитарой в руках, он остановился на краю скалы, глядя в уходящий на сотни миль
вниз скалистый каньон, будто Сатана, озирающий адские бездны, готовый бросить
лакомство проклятым душам. Гитара у него над головой…
И внезапно Нил Колмик исчез, и вот Верной Паника обнимает
черную '59 и воет, задрав голову в небеса. Он ударяет пальцами, своими пальцами
по струнам и упивается в стоне, поднимающемся от них.
Стоне на три голоса…
Вскочив в джип, Верной рванул с места, оставив по себе следы
шин и вонь паленой резины. Он погнал вниз с холма, на головокружительной
скорости проходя повороты. Он проскочил боковую улочку, вошел в поворот,
прибавил газу.
Прямо перед собой он увидел бебика, маленькую девочку с
рыжими волосами, сбежавшую из-под бдительного ока матери. Размахивая пухлыми
ручонками, она вышла прямо на середину узкой улочки.
Верной вдавил педаль газа, подпевая воющему джипу,
несущемуся прямо на ребенка, чтобы стереть ее, размазать в маленькое красное
пятнышко прежде, чем она вырастет и превратится в одну из этих сук, этих
кастрирующих сук, которые…
Тут раздался женский крик, и из ниоткуда выпрыгнула мамаша
девочки, подхватила малышку как футбольный мяч и рванула на дальний тротуар.
Она упала в живую изгородь, лицо и руки ей исцарапали ветки, и все же она
теперь отчаянно прижимала к груди орущую во всю мочь дочь.
Джип Пронесся мимо через долю секунды после этого падения, исчез
прежде, чем она смогла заметить номерной знак. Но смех — этого смеха она
никогда не забудет.
В своей мастерской в гараже Пэм Салливан, гениальный
столяр-краснодеревщик, отступила на шаг от стационарной циркулярной пилы.
Сдвинув на лоб очки-маску, наметанным взором она принялась изучать доску, чтобы
удостовериться, что та достаточно ровная.
Пэм скорее почувствовала, чем увидела, что кто-то стоит у
нее за спиной. И круто повернулась.
Он улыбался ей сверху вниз, перебирая блюзовый рифф на своей
черной '59.
Пэм было собралась вздохнуть с облегчением, но сам вздох
застрял у нее в горле.
— Нил? Нил, с тобой все в порядке?
— Нил терзает струны в других краях, — отозвался Вернон,
делая шаг вперед, и Пэм инстинктивно отступила.
— Нил? — Голос ее прозвучал тихо и встревоженно. — Нил,
что-то не так. Что с тобой такое? — уже требовательно спросила она.
— Суки, — прорычал Верной. — Вечно спрашивают, в чем дело.
Вечно хотят помочь. — Руки его начали в предвкушении сжиматься.
Пэм отступила еще на несколько быстрых шагов, непроизвольно
поднимая только что оструганную доску..
— Уходи, Нил, — приказал она.
Верной обходил столярный станок.
— Суки вечно командуют. Суки сосут тебя как пиявки,
втираются между мною и музыкой. — Он ударил по верстаку рукой, и Пэм увидела
топор на ладони, которая была слишком большой, чтобы принадлежать Нилу. — Они
хотят утащить тебя за собой в болота! Хотят отрезать тебе яйца и тебе же их
скормить, только чтобы показать, что они на это способны!
