— Куда?
— К Вэлу и остальным. У меня просто какое-то предчувствие.
Больше ничего. Может, это глупости…
— Глупости, — убежденно повторила Винд. — И я собираюсь туда
снова. Сегодня вечером.
— Нет.
— Но они меня пригласили…
— Нет! — Теперь она уже с силой встряхнула Винд. — Ты туда
не вернешься!
Винд без труда сбросила с себя ее руки, и Конни с изумлением
ощутила, какая сила в руках дочери.
— Черт возьми, почему? — вставая, спросила Винд.
— Я… я этого не могу объяснить. Скажем, женская интуиция,
ладно?
— Нет, не ладно! Мать, в чем дело?
— Дело… — Она пыталась найти слова, чтобы выразить то, что
было лишь мучительным повторяющимся сном. — Понимаешь, была тогда одна группа,
"Тайдл Рэйв"…
— О нет, мать, хватит с меня твоих охотничьих рассказов…
— Да выслушай меня, черт побери! — вскипела Конни. — Хотела
знать — так слушай!
И она рассказала ей все. По крайней мере все, что могла
вспомнить, поскольку минуло уже более двадцати лет и многое с тех пор утратило
четкость. Но кое-что она забыть не могла. Не могла забыть рокочущего
бас-гитариста и его тату. Не могла забыть кубок, поездку в лимузине, и холод, и
резкую пронзающую боль, и смех, и луну, поющую песни..
Она рассказывала торопливо, отчаянно, пытаясь достучаться до
сознания дочери. Пытаясь восстановить связь.
Но по мере того, как говорила, видела, как на лице Винд все
более отчетливо формируется выражение скепсиса. Ей не удалось убедить дочь.
Гораздо больше было похоже на то, что она ее теряла.
— Здесь что-то не так, — с силой закончила Конни.
— Мать! — Винд старалась сохранить терпение, но не очень для
этого напрягалась. — Это такой бред, что даже не смешно. Допустим, у него была
такая же тату. Ну и что? Вполне возможно, что где-нибудь в Лос-Анджелесе,
Чикаго, Сан-Франциско или еще черт знает где живет парень, который на этом
специализируется. Что тут такого?
— Винд… прошу тебя, не возвращайся.
— Я обещала.
— Обещай мне, черт возьми! Я твоя мать! Я имею на что-то
право! Имею! Я запрещаю тебе ходить туда!
— Ты мне запрещаешь? — изумленно переспросила Винд. — Ты
что, совсем спятила? Я совершеннолетняя…
— И сексуально озабоченная! Думаешь только о том, как
затащить его на себя и стать рок-шлюхой, вместо того чтобы послушать…
Винд ударила ее — сильно и неожиданно. Конни отреагировала
автоматически. Удар в лицо получился такой силы, что Винд отлетела к плите,
задела рукой все еще раскаленную сковородку и взвизгнула.
Раскаиваясь, Конни шагнула к ней.
— Винд!..
Но Винд уже не слушала. Она рванулась прочь, зажимая
ошпаренную руку и крича на ходу:
— Ты просто ханжа несчастная! Забила мне голову всяким
дерьмом о том, какое это было прекрасное время, какая ты сама была
замечательная… Из шкуры лезла, чтобы сделать меня такой, как ты, — из-за
какой-то вонючей склоки с твоей матушкой, а как только я начала вести себя как
ты — тут же взбесилась! В чем дело, мама? Не нравится, что получилось? Во мне
от тебя слишком много? Что ж, значит, так тебе повезло! Я буду делать то, что
хочу, и ходить туда, куда захочу, и черта ты меня теперь остановишь!
Но Конни уже ее не слушала. Она вытащила из тумбочки под
телефоном ящик, битком забитый старыми фотографиями и прочим хламом.
Представление Конни о порядке ограничивалось приблизительным знанием о том, где
что может быть. Она лихорадочно перебирала бумажки, отчаянно стараясь выбросить
из головы диатрибу дочери, и наконец выхватила нужную стопку фотографий.
— Иди посмотри! — позвала она Винд. — Не могу найти
фотографию тату, но вот это Рэб. — Она сунула фотографии под нос дочери. Винд
мельком взглянула на характерное суровое выражение лица старомодного рокера, но
на большее не хватило терпения. Нет, мать может убираться со своей паранойей
куда подальше. Выхватив фотографии из руки Конни, она швырнула их на пол.
И ринулась прочь со скоростью и яростью, полностью
соответствуя своему имени, не обращая внимания на материнские вопли.
"Хочу отрезать себе л-л-л-ломтик твоей
л-л-л-любви-и-и-и! — завывал Вайли Койот, ведущий солист "Академии
Мрака", носясь по сцене в драных, в обтяг, черных кожаных штанах и алых
ботинках со страусиными перьями. Его огненно-красная грива раскачивалась из
стороны в сторону, как и окружающая толпа. Он прыгал, падал, визжал, драл себя
ногтями, подхлестывал, доводя восхищенных тинейджеров до полнейшего безумства.
Винд смотрела это сбоку, из-за кулис. Теперь она официально
стала одной из немногих избранных. В руках у нее было две бутылки пива: в одной
— "Миллер-лайт", из которой она прихлебывала, в другой — длинногорлый
"Будвайзер", чтобы дать Вэлу, когда он закончит работать. Или в любой
момент, как только он выскочит за кулисы сорвать поцелуй и промочить глотку
холодненьким.
Группа доиграла "Ломтик Твоей Любви", и Руди
Валенц, соло-гитарист, стал менять гитары для следующей вещи. Пока помощники
подключали инструмент Вэла, она заметила, что он на нее смотрит. Она послала
ему воздушный поцелуй, и бас-гитарист кивнул ей и улыбнулся.
Это была странная, кривая, причудливая, кошмарная улыбка.
Словно часть его рта была мертва.
Винд ощутила внутреннюю дрожь. Она отвернулась и ушла в
раздевалку.
Было нечто такое в этой улыбке… нечто такое, что напомнило
ей такую же безумную улыбку, которая мелькнула в той стопке фотографий, что
сунула ей мать.
Ее мать, сбрендившая сучка…
— Не становись посмешищем, — произнесла она в пространство,
сунула в рот клубничку со стоявшего рядом подноса и отравилась обратно за
кулисы досматривать окончание выступления "Академии Мрака".
Поездка на лимузине в отель стала одним из сильнейших
ощущений, которые когда-либо испытывала Винд. Мелкий дождик стучал в ветровое
стекло, а водитель, не давая затухнуть ленивой болтовне, рассуждал о том, что
могло быть и хуже.
Винд не обращала на эту болтовню никакого внимания. Она
сидела на коленях у Вэла, хохотала, дергала его за выпяченный подбородок, в то
время как вся остальная группа жадно пожирала ее взглядами. Но Вэл властно
обнял ее рукой и усмехнулся:
— Она моя, парни. Вся моя.
Вся его.
